Гузель Шамилевна Яхина

Род. 1 июня 1977 года.

Современная российская писательница, лауреат премий "Ясная Поляна" и "Большая книга".

"Жизнь – сложная дорога. Сложная и длинная. Иногда хочется сесть на обочине и вытянуть ноги – пусть все катится мимо, хоть в саму преисподнюю, – садись, вытягивай, можно!"

"Мысли – не речка, плотиной не перегородишь; пусть текут".

"Чтобы дойти до цели, человеку нужно только одно - идти".

Г. Яхина

Предлагаем вашему вниманию авторские материалы журналиста Веры Костровой, любезно предоставленные ею для публикации на нашем сайте.

Интервью с Гузелью Яхиной. Апрель 2018 года

Ваш новый роман совсем другой. Читатель будет приятно удивлен: рассказанная Вами история ни в чем не повторяет «Зулейху». Ни сюжетно, ни образно, ни композиционно. Сходство в одном: он так же захватывает и требует от читателя «полного погружения», эмоционального участия. Но главный герой «Детей моих» – мужчина, к тому ж учитель (то есть носитель и хранитель культуры). Если у Зулейхи практически не было выбора, то Якоба Баха жизнь постоянно ставит перед выбором. Я не буду перечислять всех отличий, поскольку их очень много, скажу лишь о главном – роман «Дети мои» о преодолении страха. Начиная работу, Вы предполагали, что напишете именно об этом или просто отталкивались от образа главного героя?

Я рада, что Вы это отметили: роман «Дети мои», действительно, другой. История деревенского учителя (или, как раньше говорили, шульмейстера) Якоба Ивановича Баха начала придумываться практически сразу после того, как была написана «Зулейха…», но всерьез я засела за текст два года назад. И первые несколько месяцев были мучительными: все, что писала, получалось очень похожим – по стилю, по звучанию, по темам – на «Зулейху». Были придуманы и расписаны шесть различных синопсисов истории про немцев Поволжья (происходящие в разные временные периоды и с разными главными героями), но все написанное в итоге все же пошло в корзину. А я четко сформулировала себе творческое задание: сделать непохожий текст, другой. Не хотелось эксплуатировать успех «Зулейхи», не хотелось повторяться. 

Конечно, в момент начала работы над текстом было много страхов: понимала, что ко второй вещи отнесутся уже со всей строгостью – то, что простительно в дебютном романе, непозволительно в следующих работах. Также был и «страх самозванца»: все-таки писала я не о татарской деревне, которую знаю с детства, а о неродной для меня теме – о быте, культуре, истории российских и советских немцев. Потребовалось много времени, чтобы как-то справиться с этими страхами. Но только когда три четверти романа уже были написаны, я вдруг осознала, что тема страха просочилась в текст, в каждую сюжетную линию – и оказалась тем цементом, который скрепил довольно разные части повествования в единой целое.

В «Детях моих» несколько измерений. Психологическое измерение – о двойственной природе любви: страстная любовь – к женщине, к мужчине, к собственному ребенку – порождает страх этого любимого человека потерять. И именно через это проходит главный герой – шульмейстер Бах: долгие годы он мучается страхами – о жене, о дочери. Но в той же самой любви кроется и ресурс эти страхи преодолеть – это Бах понимает уже в конце истории, через двадцать два года после ее начала.

Если же говорить о философии романа, то эта история – о мифологичности сознания и о культурной предопределенности личности. Культура, в которой мы вырастаем, становится нашими очками – именно через них мы смотрим на мир. Шульмейстер Бах вырос в немецкой культуре, и потому он наблюдает вокруг реалии раннего советского времени – образование пионерии, раскулачивание, коллективизацию – а видит в происходящем сюжеты германских сказок, во всем узнает знакомые архетипы и мифологические образы: в маленьких тракторах – гномов и карликов, в советских тружениках – героев народных сказаний, в пронырливых партийных деятелях – персонажей сатирических сюжетов. Горнист, уводящий за собой по степи отряд пионеров, кажется Баху Гамельнским крысоловом, увлекающим детей к смерти… Весь образный ряд романа построен на визуальных кодах германских сказок.

Хотелось грамотно выстроить и политико-историческое измерение: рассказать о главных вехах истории Немецкой коммуны, пусть и в метафорической форме; понять взаимоотношения этого народа – российских немцев – с государством в лице Иосифа Сталина.

Ваш первый роман в определенной степени – дань памяти Вашей бабушке, которая была выслана вместе с раскулаченными родителями. Новый роман (это мое личное впечатление) кажется связанным с судьбой Вашего деда – учителя немецкого языка, который повлиял в свое время на Ваш жизненный выбор. В истории Васьки, приемного сына Якоба, нет каких-то прямых параллелей с его судьбой?

Прямой связи описанных в романе событий с судьбами моих родственников нет. Да, дед с материнской стороны также был деревенским учителем немецкого, как и шульмейстер Бах (кстати, он прошел всю войну, и я до сих пор удивляюсь, как смог он сохранить искреннюю любовь к немецкому языку; к сожалению, в свое время он практически ничего не рассказывал о фронтовых годах, поэтому ответа на этот вопрос я так и не узнала). Да, дед с отцовской стороны также был в детстве беспризорником, прошел через голод в Поволжье, как киргизский мальчик Васька, приемный сын Баха. Но не более.

Однако эти пересечения с жизнями родных людей очень важны: они, эти пересечения, словно становятся точками опоры в описании прошлого. Через них словно мостик кидаешь – в то время. Или, наоборот, приближаешь это время к себе.

Вы уже говорили в одном из интервью, что в процессе работы над новым романом изучили множество архивных документов, прочли воспоминаний и даже ездили в Энгельс, чтобы своим глазами увидеть места описываемых событий, ходили в музей быта поволжских немцев.

Поездка в Маркс-Энгельс была очень важна. Именно после нее – побывав на месте,  исходив ногами уже знакомые по описаниям и фотографиям улицы, посмотрев на Волгу с обоих берегов – и получилось выйти из зоны притяжения первого романа, начать писать иной текст. Там замечательные этнографические музеи, кстати. И никакие фотографии не заменят возможности приблизить лицо к какой-нибудь старинной прялке или самотканой рубахе, расписному сундуку или печатке для фигурных пряников – и вдохнуть их запах. Вещи дают возможность хоть как-то почувствовать то время.

В энгельсском музее меня ждала замечательная и нежданная находка: там, в составе постоянной экспозиции, на большом экране демонстрируется художественный фильм «На переломе», снятый в 1927 году на студии «Немкино» (так и оставшейся, кстати, единственной художественной лентой этой студии). До этого я долго и безуспешно искала этот фильм. И вдруг – пожалуйста! В картине задействовано много простых людей – обычных жителей Немреспублики. И дома, и дворы, и улицы – все настоящее. Я долго стояла перед экраном: смотрела на лица, многие сфотографировала – и использовала позже в описании героев. Так что можно сказать: внешность персонажей описана с натуры.

Также в этом музее я нашла и выставку замечательного немецкого художника Якова Яковлевича Вебера. Он активно работал как раз в то время, когда происходит романное действие – в первые десятилетия после октябрьской революции. И какие-то сцены в книге «Дети мои» вдохновлены его картинами: общественная варка арбузного меда, густой снегопад на Волге… Есть у Вебера и совершенно жуткие полотна, дающие представление о реалиях тех лет; к примеру, «Под лед!»: ночью провинившихся людей – голых, дрожащих от холода – деревянными рогатинами толкают в прорубь. Этой картиной навеяна сцена расправы над коммунистом в колонии.

В Вашем романе читатель, хорошо знающий германскую (шире – европейскую) историю и культуру, найдет множество шифров, «тайных посланий». За счет этого подтекста роман получился содержательно очень глубоким и потрясающе интересным, хотя даже неискушенный или молодой читатель, считывающий лишь верхний слой, тоже останется доволен. Во время работы часто ли Вы думаете о читателях? О том, что книга попадет к самым разным людям, с разным жизненным опытом и читательским багажом?

О читателях стараюсь не думать. Стараюсь писать так, чтобы самой было интересно прочитать через пару-тройку дней. Если текст действует – тянет за собой – значит, все в порядке. Если этого «внутреннего течения» в написанном нет – значит, что-то не так.

Да, хотелось сделать многослойное полотно: чтобы текст работал на разных уровнях.

Знаю, что сквозная линия, связанная со Сталиным, появилась у Вас не сразу. Почему этот одиозный образ Вам потребовался в истории про простого учителя?

Линия Сталина родилась от отчаяния, честно говоря. Полгода или даже больше я билась над основным сюжетом – и ничего толкового из этих стараний не выходило.  Решила отвлечься, написать хоть о чем-нибудь. И вдруг неожиданно пришел образ: Сталин, притаившийся у открытой двери в комнату умирающего Ленина и подслушивающий умирание вождя – словно выпивающий из больного вождя все силы, все остатки жизни. Из образа развернулась целая глава. Затем – так же сами собой – пришли и остальные сцены: приключения Сталина в столице Немреспублики; игра в бильярд с воображаемым противником; кормление бездомных собак…  Все перипетии в этих главах – вымышленные. А приведенные факты и цифры – реальные: я постаралась понять ход мыслей Сталина, логику его отношений с советскими немцами.

Линия Сталина – это своеобразное «зеркало» линии главного героя: шульмейстер Бах движется от многочисленных страхов – к их преодолению; в то время как траектория личностного движения Сталина – обратная.

Вера Кострова
для "Учительской газеты"
текст опубликован с разрешения автора

«Дети мои» Гузели Яхиной – роман о настоящем

Роман «Дети мои» я прочитала два раза подряд, а некоторые эпизоды перечитывала многократно. Возвращалась, потому что написаны они виртуозно, волшебно. Перечитывала избранные места не с целью разгадать, как волшебство «сделано», просто наслаждалась. И примечательно, что очарование от повторного чтения никуда не исчезало, гармония не рушилась.

Я не знаю, как эти эпизоды писались (родились ли в один миг по вдохновению или шлифовались и бессчетное число раз переписывались), но мне ясно одно: Гузель Яхина владеет магией слова как никто.

Думаю, что у каждого читателя, который уже прочел роман или только собирается взять его в руки, непременно возникнет потребность вернуться к некоторым страницам еще и еще раз. Второй роман Гузель Яхиной не обманул моих ожиданий. Он не только не слабее первого, но во многих отношениях его превосходит. Это уже чистой воды словесность. Литература с большой буквы. Причем самого высокого класса. Никакой сценарности и кинематографичности, которую все увидели и оценили в «Зулейхе», нет и следа. И экранизация «Детей» непредставима, просто невозможна. На мой взгляд, это большая победа автора, который долгое время «точил перо» на написании сценариев. И это, безусловно, свидетельство необычайно яркого, совершенно самобытного и ни на кого не равняющегося таланта. А еще это результат огромного труда, кропотливой работы писателя, прежде всего, над собой.

Гузель Яхина невероятно требовательна к себе. Поэтому нам так комфортно в пространстве, созданном ее воображением. В книгу входишь легко и свободно, она с первых страниц захватывает и увлекает. От романа не можешь оторваться, и после прочтения душа еще долго пребывает там, вместе с любимыми героями, за которых переживаешь, как за самых близких. Неудивительно, что многие читатели (в основном, конечно, читательницы) не могут сдержать слез, читая эпилог. Он правдив. И Гузель не может отступать от правды жизни – тут она тверда и непреклонна, а что бы стоило ей написать финал в угоду трепетным читательским сердцам? Эта твердость тоже вызывает у меня уважение.

Уже три года назад (когда читала «Зулейху») мне показалось, что автор любит читателя гораздо больше, чем себя. Познакомившись со вторым романом, я в этом убедилась. К себе Гузель безжалостно требовательна, поэтому она так долго работала над «Детьми», не удовлетворяясь написанными вариантами, выбросив в корзину почти готовый роман о татарском мальчике, выросшем в немецкой семье, и еще шесть синопсисов. Каждый из них был, наверняка, очень интересным. Вполне возможно, нам понравилась бы любая новая история Гузель Яхиной. Но саму ее написанное не устраивало. «Ты сам свой строгий суд! Всех строже оценить сумеешь ты свой труд!» – какое счастье для нас, читателей, что есть авторы, которые чтут Пушкинский завет и не спешат издать то, что написалось легко и без напряжения. «От автора бестселлера» – волшебные слова, они дают зеленый свет любой рукописи. Но Гузель Яхина не воспользовалась своим преимуществом, поэтому мы читаем сегодня сильную, глубокую и прекрасно написанную книгу. Она вышла совсем недавно, ее еще немногие успели прочитать, но я уверена, «Дети мои» будут иметь успех. Одно из главных достоинств романа – его абсолютная непохожесть на «Зулейху». Он совсем другой, и в этом огромный плюс. Именно второй роман Гузель Яхиной свидетельствует о настоящем писательском даре. Перед нами уже не дебютант, а Мастер, имеющего свой стиль, свой взгляд, свое видение человека и истории. Поэтому и замах во втором романе гораздо более мощный. «Дети мои» – это масштабное полотно, осмысливающее трагедию века гораздо более объективно, чем это делали предшественники, и с того ракурса, с которого на нее еще не смотрели. Чего стоит образ Гофмана! На суд потомков представлен движущий мотив романтиков-революционеров, бескорыстных преобразователей – таких было много! Впервые показана трагедия писателей, поэтов, художников, музыкантов, которые мечтали о рождении нового мира, торопили его и – позже – видели печальные результаты своего вдохновенного труда – пережили крушение надежд. А кто-то и не пережил... Даже за одну эту линию – Гофман-Бах – роман можно считать вкладом в мировую литературу.

Но главное достоинство, которое обеспечит роману любовь читателей – это его теплота, сердечность и искренность. Тема материнства (ничего, что Бах – мужчина, по сути он заменяет мать) вечная, всегда находит отклик. Но перед нами совершенно новый текст – умный, но не головной, каждое слово попадет прямо в сердце. И это, пожалуй, единственное, что его роднит с «Зулейхой». Ведь все читатели (а я с самого начала слежу за отзывами в сети) именно это оценили в первую очередь. Конечно, и умение держать сюжет, способность удивлять, балансировать на грани сюра, дарить наслаждение чудесным описанием природы и душевных переживаний – все это у Яхиной в избытке, но не стоило бы внимания, если бы не ее большое сердце и красивая душа, которые видны между строк.

Роман «Дети мои» о любви, любви посвящен и любви преисполнен, от начала до конца. Он об умении любить по-настоящему: отвергая себя, борясь с эгоизмом, ежедневно учась видеть и слышать другого, сочувствовать, заботиться, отдавать все лучшее – растворяться в другом человеке. Этого ведь многие не умеют, просто даже не знаю, ЧТО на самом деле значит любить.

Пожалуй, никто еще не писал об анатомии родительских страхов и, главное, о возможности их преодоления – о том, что сознательный (осознанный) отказ от «прав собственности» – единственный спасительный путь. Якоб Бах находит его, скорее, интуитивно (можно сказать даже, что сама жизнь выталкивает его на этот путь). Но мы-то, читатели, можем и должны учиться на ошибках литературных героев. В главном герое романа я то и дело узнавала себя...

Но самое ценное, на мой взгляд, что «Дети мои» – роман не о прошлом, а о настоящем. Истинный талант отражает в своих произведениях гораздо больше того, что хочет выразить. Ведь сам он лишь зеркало эпохи. Так вот в «Детях моих» гораздо больше сказано не о когда- то живших людях, сильных и слабых, хороших и никудышных, а о нас, сегодняшних, легко поддающихся на пропаганду, верящих любым сказкам, с готовностью подхватывающих чужую паранойю и отдающих себя на волю тирана... В романе точно сказано о психологии толпы, о том, как быстро массами овладевает зло и жажда крови. О том, что толпа всегда неправа и всегда делает ошибочный выбор. Но людей нельзя осуждать, ибо они как дети, которые «не ведают, что творят». Поэтому и «Дети мои». И никто не виноват, и всех жалко... Вы скажете, что в таком случае для нас все безнадежно и выхода нет? Есть! И о нем тоже сказано в книге Гузель Яхиной. Ведь, по большому счету, этот роман о большой культуре. В годы фашизма и сталинизма и русская, и немецкая культура была сметена и засунута в самый дальний угол (как в сундук Тильды) за ненадобностью. Но уцелела, не пропала. Благодаря таким, как Бах, как его ученик Василий Волгин, ставший учителем немецкого. Культурная, гуманистическая эстафета передана, священный огонь не погас и еще согреет многих. И в этом для нас большая надежда, несмотря ни на что!

Одни из самых дорогих для меня страниц – описание того, как киргиз Васька слушает старинные немецкие пластинки и разглядывает оставшуеся в доме на Волге старинные немецкие кружева. Эти бесценные моменты меняют мировоззрение мальчика, они же в конечном итоге определят его судьбу. Читая об этом, снова начинаешь верить в то, что красота спасет мир. Если не сейчас, то в будущем – точно.

Да, завоевания культуры, все вместе взятые, – всего лишь тончайшая оболочка на теле тысячелетнего человеческого существования. Содрать ее легче легкого, поэтому все усилия по сохранению тонкого слоя культуры многим кажутся совершенно бесперспективными, тщетными и наивными. Но нельзя опускать руки. Особенно, когда сгущается тьма. Эти мысли возникли у меня после прочтения «Детей моих».

Вера Кострова
май 2018 года

«Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века»

Хочу рассказать о двух книгах, которые стали для меня открытием. Появились они в разное время – одна в нынешнем году, вторая, написанная почти 50 лет назад, была впервые опубликована в журнальном варианте в 1992-м. Но так сложилось, что эти разные произведения встретились мне одновременно, я прочла их одно за другим. Невольная рифма, но совсем неслучайная.

Самое яркое литературное событие нынешнего года – «Зулейха открывает глаза» Гузели Яхиной, вошедшая в шорт-листы всех отечественных литературных премий и ставшая победителем премии «Ясная Поляна», и «Лебединая песнь» Ирины Головкиной (Римской-Корсаковой), пролежавшая в архиве почти 20 лет и опубликованная лишь после смерти автора, тематически очень близки. В них нашли отражение события страшных лет российской истории, эпоха сталинского террора. Оба романа нельзя отнести к жанру «исторической прозы», они гораздо глубже и шире, ибо посвящены стойкости Духа, той самой нетленной красоте, на которую единственная надежда человечества. Близки они и тем, что спустя десятилетия воскрешают невинно замученных и убиенных, возвращают доброе имя всем преданным и оклеветанным, растоптанным и лишенным (у кого-то надолго, у кого-то навсегда) нормальной человеческой жизни. Но самое важное, на мой взгляд, что благодаря мужеству и таланту авторов миллионы униженных обрели голос и могут говорить с нами, потомками. Могут предупредить нас об опасности повторения, которая, увы, не миновала, и научить самому главному – как в любых, даже нечеловеческих условиях сохранить в себе Человека.

Разве это не главное, ради чего пишутся великие книги? Обычные книги могут писаться ради славы, гонорара или самовыражения, но великие – только ради выживания человечества как вида.

Образ рифмы родился у меня неслучайно. Книги Ирины Головкиной и Гузели Яхиной дополняют одна другую – они складываются как пазл, идеально совпадая гранями.

Главные сюжетные линии романа «Лебединая песнь» связаны с известными дворянскими родами, планомерно и последовательно, с особой, изощренной жестокостью истребляемыми властью большевиков после 1918 года. Разумеется, в повествование вплетены судьбы других героев – представителей крестьянства, духовенства, творческой и научной интеллигенции. Есть среди персонажей и рабочие, искренне преданные большевистской идее и тоже ставшие жертвами сталинского террора. Со всеми своими героями Ирина Головкина была в дружеских и родственных отношениях, все описанные события были ею лично пережиты. Книга выстрадана, написана кровью сердца. Нельзя не восхищаться мужеством женщины, не побоявшейся писать совершенно «антисоветский» по сути роман в самое что ни на есть советское время. Ирина Головкина не боялась давать четкие, однозначные оценки всему, что произошло после революции. Чувствуя личную ответственность за все, что произошло со страной, она начала писать роман сразу после смерти Сталина и закончила в 1966 году. Внучка композитора, пережившая блокаду, потерявшая мужа на войне, многих друзей и близких в сталинских тюрьмах и ссылках, она не боялась давать хорошим знакомым читать экземпляры своего романа, напечатанного на машинке. Копии ходили по рукам, но никто не «настучал» на автора – разве это не чудо? Не будем забывать, что, хотя культ Сталина закончился, культ Ленина и партии большевиков официально сохранялся вплоть до1985 года, то есть опасность подвергнуться травле и изгнанию была очень большая. Нужно принять во внимание, что роман «Лебединая песнь» гораздо более «антисоветский», чем «Доктор Живаго» Пастернака. Ирина Владимировна была дворянкой, она не только не скрывала своего происхождения, но и гордилась им, всю жизнь прожила в Ленинграде, об эмиграции никогда не думала.

Сегодня это кажется невероятным, но в 1973 году Ирина Владимировна смогла положить экземпляр рукописи на хранение в сейф Государственной Публичной библиотеки с условием открыть его через 20 лет. Она свято верила, что неправедная власть, стоявшая на крови миллионов, к этому времени закончится. Более того, своим литературным трудом (по сути – подвигом!) она это время приближала.

До публикации своего романа Ирина Владимировна не дожила, но дождалась крушения режима. Она умерла 16 декабря 1989 года в возрасте 85 лет, а через два с небольшим года ее роман в сокращении был опубликован в девяти номерах «Нашего современника». Полная авторская версия издана лишь в 2008 году. Стотысячный (!) тираж разошелся моментально, поэтому книга была переиздана в 2014. Текст романа есть и в интернете в свободном доступе. Для тех, кому трудно осилить 965 страниц, создана аудиоверсия – она также доступна и легко скачивается. Это очень хорошо – хотелось бы, чтобы книгу Головкиной прочитали как можно больше людей. Особенно сегодня, когда имя Сталина кое-кто снова готов взять на щит.

В этой связи чрезвычайно своевременно появление книги Гузели Яхиной, хрупкой внешне, но необыкновенно мужественной и талантливой молодой женщины. На церемонии награждения ее премией «Ясная Поляна» Алексей Варламов подчеркнул, что такую книгу нельзя написать без сильного личного чувства. И это правда. Гузель Яхина признается, что толчком к написанию романа послужила семейная история ее бабушки. Ее родители были раскулачены в 1930 году, и семилетняя девочка вместе с ними попала в Красноярский край, где прожила до 1946 года. И хотя Зулейхе, главной героине романа, в начале повествования 30 лет, хотя на ее долю выпадают совсем иные испытания, образ бабушки незримо помогал автору в работе над книгой, она словно вела ее за руку.

Мистика, – скажете вы? А я скажу, что без поддержки свыше произведение такой силы написать нельзя. Сама Гузель признается, что история очень долго ее не отпускала, заставляя углубляться в тему, искать документы, читать все новые и новые свидетельства. Воспоминания репрессированных словно пропущены через сердце автора, поэтому и результат превзошел самые смелые ожидания. Книгой зачитываются люди самого разного возраста – от студентов до глубоких пенсионеров. И в душе каждого читателя книга рождает живой отклик.

Перекличка с «Лебединой песнью» не только в глубоком личном чувстве и оценке событий, она и в широком социальном срезе. Центральным образом «Зулейхи...» является молодая татарская крестьянка, вместе с другими столь же «социально опасными элементами» высланная в Красноярский край. По дороге к месту ссылки от голода, болезней и халатности начальников погибает большинство пассажиров «вражьего» эшелона, сформированного в Казани: на дикий и пустой берег Ангары с трапа корабля сходят всего 29 из 840 высланных. Среди них люди совершенно разных сословий, национальностей, разного возраста, убеждений, опыта и образования. Здесь, в забытом Богом и людьми месте, их объединит единственная общая цель – выжить. И они выживут.

Для меня книга Гузели не о прошлом. Она о будущем. Это своеобразный завет поколениям о том, как надо жить, чтобы сохранить себя, спасти душу от смерти, а землю от поругания. Не сила поможет, не власть, не идея, какой бы красивой она ни выглядела, и тем более не оружие. Человека не спасет даже религия, особенно во времена, когда она становится почвой для конфликтов. «Я писала книгу о том, что человеку поможет только человек», – сказала Гузель Яхина в интервью, опубликованном в «Учительской газете». А я бы уточнила: не просто человек, а человек как носитель культуры. Культуры в самом широком значении – «совокупности достижений человечества в области общественно-интеллектуальных и производственных отношений" (цитирую по словарю Ефремовой).

Культура органически связана с созиданием, не бывает культуры разрушения и истребления. Люди выживают на берегу Ангары в нечеловеческих условиях потому, что большинство из них были созидателями – один знал, как построить теплый и прочный дом, другие умели вырастить и сохранить хлеб, кто-то умел охотиться и ловить рыбу, кто-то владел редким уменьем плести снегоступы (а как без них в тайге?), лечить и принимать роды, другие могли учить, утешать и вдохновлять, беречь тепло и вселять надежду. Мастерам своего дела посвящены лучшие страницы романа. Не знаю, как другие, но в эпизоде росписи потолка клуба нового поселка я увидела прямую аналогию с притчей о Ноевом ковчеге.

Я не буду пересказывать содержание книг. Скажу в заключение лишь о том, что обе книги одинаково не отпускают – в этом признаются большинство читателей, точнее, читательниц, потому что мужчины сдержаннее в эмоциях – реже делятся ими. Вот и я, прочитав «Зулейху...» в начале июля, закончив «Лебединую песнь» в августе, до сих пор постоянно возвращаюсь к образам, созданным авторами. Обе книги продолжают жить во мне. Даже не совсем так, скорее, часть моей души осталась там – в художественном пространстве, созданном талантливыми женщинами. Огромное спасибо им за это.

Вера Кострова. Декабрь 2015 года
для "Учительской газеты"
текст опубликован с разрешения автора

Гузель Яхина о своем новом романе "Эшелон в Самарканд"

В марте 2021 года в издательстве Елены Шубиной вышел новый (третий по счету) роман Гузели Яхиной, посвященный трагическим событиям первых лет советской власти. Это захватывающая история о подростках, которых взрослые пытаются спасти от голодной смерти. За шесть недель романного времени герои преодолевают огромное расстояние.

О том, как писался роман и насколько менялся его замысел, наш разговор с автором.
 

– Гузель, одна из центральных (магистральных) тем вашего нового романа – тема голода. Известно, что она долгое время замалчивалась. Почему, на ваш взгляд, именно сейчас пришла пора сказать правду о масштабах трагедии? Александр Архангельский с группой единомышленников снимают документальный сериал о голоде в Поволжье. Не случайное совпадение?

– Действительно, правду долго скрывали. Желание власти преуменьшить масштабы трагедии и поскорее забыть о ней проявилось сразу после того, как острота ситуации спала, то есть уже в конце 1922 года. Как только число голодающих районов уменьшилось, был упразднен Помгол (Помощь голодающим), вместо него учредили Последгол (Последствия голода), как бы самим названием заявляя, что голод преодолен. Музеи голода в Самарской и Саратовской губерниях были закрыты, а их создатели репрессированы. Историки начали аккуратно именовать события начала 1920-х годов недородом. И не только поволжские регионы голодали. Бедствие охватило и Западную Сибирь, и Казахстан, и Крым, и Украину. В теме массового голода кроется что-то невыносимое, запредельное, о чем пишут и читают редко. Есть страшное «Солнце мертвых» Ивана Шмелева. Есть «Голод» Кнута Гамсуна. «Желтый князь» Василя Барки. Есть повесть Ильи Митрофанова «Бессарабские были». Это очень мало. Особенно если вспомнить статистику – сорок миллионов голодавших, пять миллионов погибших. И всего несколько книг.

Во время хрущевской «оттепели» была предпринята попытка честно рассказать о тех событиях – фильм «Ташкент – город хлебный» Шухрата Аббасова. В основу легла одноименная повесть Александра Неверова, а писали сценарий три соавтора, среди которых юные Андрей Кончаловский и Андрей Тарковский. В фильм были включены кадры кинохроники из голодавшего Поволжья. В прокат картина вышла в сильно урезанном цензурой виде (одна серия вместо двух), вся хроника была удалена. Чудом сохранившаяся полная версия фильма была восстановлена только в 2000-е годы. Других подобных попыток рассказать о теме я не знаю.

Да и я изначально вовсе не планировала писать о голоде. Не было ни смелости, ни особого желания замахиваться на столь серьезное. Хотелось написать камерную повесть о том, как в одном из монастырей Свияжска в начале 1920-х организовали коммуну для беспризорников: что-то небольшое, светлое, о мальчишеском мире, о пробуждении души, о первой любви и надеждах на фоне сурового мира раннего советского времени. Но, погружаясь в материал, я постепенно понимала, что беспризорные дети тех лет – производное двух больших исторических сущностей: голода и Гражданской войны.

С проектом Александра Архангельского вышла забавная история. В сентябре прошлого года я сидела на подмосковной даче в полном одиночестве и дописывала роман – умом и сердцем была в Поволжье 1920-х. Изредка заставляла себя заходить в электронную почту и отвечать на письма. Как вдруг – письмо от Александра, что он собирается снимать фильм о голоде в Поволжье. Я в первую секунду решила, что мне это мерещится, не бывает таких совпадений! Трижды перечитала письмо, нет, не мерещится. Был приступ острого счастья: два года жила один на один с этой темой, и вот – на тебе! – уже не одна. Кинулась звонить Александру и, кажется, изрядно напугала его своим энтузиазмом.

Знаю, что сейчас еще один кинопроект о голоде в Поволжье готовится – «Победить голод». И вот уже «Дилетант» вышел – тоже на тему голода. Можно рассудить просто: вот наступила столетняя дата, и мы таким образом отдаем ей дань – поминаем погибших. Но дело, думаю, не только в печальной годовщине. Так мало было об этой теме сказано и вообще сказано, а особенно правды, что теперь наступило время поговорить, распечатать эту тайну. Умолчание не может длиться вечно. Застарелая коллективная травма требует проработки через разговор. И памятная дата нас к этому подталкивает. Мне кажется, в обществе назревает – или уже назрела? – потребность в серьезном диалоге о советском прошлом. Надеюсь, что скоро мы сможем поговорить о прошлом спокойно, без остервенения: назвать преступников преступниками (к примеру, Иосифа Сталина); трагедии – трагедиями (к примеру, голод 1920-х). И одновременно сможем признать то прекрасное и прогрессивное, что подарила нам советская эпоха. К примеру, ликвидация безграмотности и введение всеобщего образования, насаждаемый в советскую эпоху научный взгляд на мир дали нам сегодня вполне образованное, секулярное общество с довольно прогрессивными ценностями. Такой взвешенный разговор о прошлом совершенно необходим, мне кажется.

– Полностью соглашусь с вами. Но вы не боитесь, что трагизм темы не позволит вашему «Эшелону» обрести большую читательскую аудиторию? Далеко не все готовы читать о муках и страданиях, особенно о страданиях детей.

– С самого начала я понимала, что необходимо найти художественные решения, которые облегчат читателю погружение в материал. Нельзя было просто рассказывать об ужасах, превращая книгу в хоррор или трагедию (а такие риски и соблазны были после изучения материала). Нужно было придумать форму рассказа и сюжетные ходы, которые «тащили» бы читателя по истории и позволяли бы время от времени отвлекаться, забывать о тяжелом, смеяться. Отсюда и жанр путешествия с многими приключениями в дороге, и любовная линия (даже целых две), и юмористические описания мира детей, и всякие кинематографические приемы, когда сцена строится на остром конфликте и внешнем действии. Очень хотелось написать увлекательно – именно так, я не боюсь этого слова. Надеюсь, что получилось, что роман может быть прочитан и юными читателями – как приключенческая история, и зрелыми – как серьезное произведение. Что книга не оставляет ощущения безысходности.

Ведь в конечном итоге она не про ужасы времени и не про масштаб голода (хотя и то, и другое, надеюсь, показано довольно ясно). Роман о человечности как непременном условии выживания любого общества. О том, что в глубине каждого, даже самого сурового, сердца не звериное, а человеческое. На длинном пути из Казани в Самарканд – это шесть недель, четыре тысячи верст – эшелону встречаются банды всех мастей – от чекистов до обандитившихся казаков и басмачей.

Все они враждуют, готовы поубивать друг друга, но помогают детям. И получается, что высшая цель – спасение детей – на время обнуляет социальную вражду, объединяет. Дети спасаются благодаря общим усилиям взрослых. Откажи хоть один, и не доехал бы эшелон до Самарканда. А он все-таки доехал.

Когда я уже вовсю работала над романом, но никому еще не рассказывала о нем, Чулпан Хаматова пригласила меня стать попечителем ее благотворительного фонда «Подари жизнь». И, придя на заседания попечительского совета, я внезапно увидела такую же картину: очень разные люди – разных интересов, уровня доходов, политических взглядов – собираются в одной комнате, чтобы решать вопросы и помогать больным детям. Все взрослые интересы-доходы-взгляды-и-прочая остаются за дверью. А внутри комнаты просто люди, которые пытаются помочь детям. Вот такое интересное совпадение случилось.

– Главные герои вашего романа молодые люди – мужчина и женщина, рано повзрослевшие, слишком рано узнавшие цену жизни и смерти. Они дополняют друг друга, как инь и ян: он чрезвычайно добр, жалостлив и мягкосердечен, она, напротив, сдерживает эмоции, концентрируется на главном, очень рассудочна (и при этом совсем не холодна). Вам явно дороги и интересны они оба. Но в романе есть еще одна пара, более возрастная, – люди уходящей эпохи, не менее симпатичные и интересные. Почему не они, а молодые становятся главными?

– Ранние советские годы – эпоха молодых, конечно. 1917 год выстроил такой же водораздел между поколениями, как и 1991-й. Именно молодежь, принявшая новый, советский мир с искренней и пламенной верой, стала в послереволюционной России двигателем изменений. Это же поколение заплатило и высокую цену за идеологическую эйфорию: многие погибли в Гражданскую, кто-то стал инструментом репрессий или их жертвой. Юность и молодость этих людей пришлись на фантастическую и страшную эпоху, когда само время принуждало убивать или быть убитым: на войне, во время продуктовых бунтов и реквизиций, во время реализации продразверстки и раскулачивания, в ГУЛАГе, затем на другой войне. Есть ли у нас сегодняшних моральное право их судить? Не думаю. Например, я не чувствую за собой права судить тех сотрудников ЧК, кто раскулачивал семью моей бабушки, сопровождал в сибирскую ссылку, охранял на поселении в Красноярском крае.

Время же принуждало этих людей становиться героями: спасать голодающих детей, жертвовать собой в прививочных кампаниях, бороться с безграмотностью и за освобождение женщин Востока, участвовать в великих стройках, восстанавливать железные дороги, погибать во Вторую мировую. Главный герой романа – начальник эшелона Деев – именно такой. Убийца поневоле: убивал в Гражданскую, во время подавления крестьянских восстаний, во время защиты продовольственных запасов города от голодающего населения. Спасатель по собственной воле: вызвался эвакуировать детей, вывозить их из голодающего Поволжья в хлебный Туркестан. По трагической иронии он спасает тех ребят, которые вполне могли остаться без родителей по вине самого Деева. Вот и разбери, кто он для них – убийца родителей или спасатель, замена отеческой фигуры. Таких Деевых было много в раннее советское время. Роман в том числе и об этой двойственности.

Может, поэтому у нас и отношение к прошлому такое двойственное: никак не можем разобраться, где черное, где белое. А феномен советского времени в том, что оно одновременно было и черным, и белым.

– Опора на документы – отличительная черта вашей прозы. Перед написанием романов вы изучаете фактуру: архивные документы, воспоминания очевидцев и участников событий, учитываете статистику. Что служило вашими основными источниками в работе над «Эшелоном»? Насколько читатель может доверять приведенной в романе статистике?

– Статистика дана по докторской диссертации В.А. Полякова «Голод в Поволжье». Впрочем, такие же или очень близкие цифры можно найти и в других источниках, начиная аж с Большой советской энциклопедии 1930-х годов. Сегодня среди историков нет больших расхождений в количественной оценке жертв голода 1920-х: он стоил стране чуть более пяти миллионов жизней. Другое дело, что последствия массового голода не измеряются только убылью населения. Это и потерянное здоровье оставшихся в живых, и сопровождающие истощение эпидемии (уже другая графа статистики), и рост бандитизма, убийств, проституции, наркомании, в том числе среди детей. А главное – разрушение самого понимания родительско-детских отношений, эта составляющая коллективной травмы тоже передается через поколения. Если отчаявшиеся родители оставили ребенка на вокзале или на ступенях детского приемника, как он будет относиться к своим детям, когда вырастет? По одной только официальной статистике, в 1920-е годы по улицам бродили полтора миллиона беспризорников.

Источников при работе над книгой было много. Главные – работы историков и сборники документов тех лет: сборник писем крестьян «Голос народа», сборник деловой переписки и внутриведомственных отчетов «Советская деревня глазами ВЧК-ГПУ-НКВД» и другие. Очень помогли мемуарные книги тех, кто профессионально боролся с голодом, а также подшивки газет того времени. Особым – и самым шоковым – чтением стала «Книга голода», изданная в Самаре в 1922 году. Это сборник литературных текстов голодающих людей – стихов, пьес, рассказов, впечатление от прочтения создают не описанные факты и не сюжетные повороты, то есть не тексты сами по себе, а явное ощущение безумия авторов.

– Можно ли учителям истории и литературы использовать фрагменты вашего романа на уроках, посвященных изучению первых лет советской власти?

– Конечно, будет здорово, если вдруг мой роман придется по вкусу старшеклассникам. Думаю, для этого есть неплохие шансы: «Эшелон» вполне может работать как приключенческая история с большим числом кинематографических решений. Могу только добавить, что в романе очень много правды, я старалась, чтобы с исторической точки зрения он был безупречен.

Вера Кострова
для "Учительской газеты"
текст опубликован с разрешения автора

См. также:

ВикипедиЯ

Читать онлайн

Читайте также на нашем сайте рецензии Андрея Кузечкина на романы Г. Яхиной "Зулейха открывает глаза", "Дети мои" и "Эшелон на Самарканд" в его авторском блоге ЛитСовет.

Предлагаем также литературу по теме из фонда Канавинской ЦБС:

Произведения:

1. Яхина Г.Ш. Дети мои : роман : [16+] / предисловие Е. Костюкович ; художник А. Бондаренко ; под редакцией Е. Шубиной. - Москва : АСТ ; Редакция Елены Шубиной, 2018. - 493 с. - (Проза Гузель Яхиной). - Автор бестселлера "Зулейха открывае глаза". - ISBN 978-5-17-107766-2 : 362-90.
2. Яхина Г.Ш. Зулейха открывает глаза : роман: [16+] /предисловие Л. Улицкой. - Москва : АСТ; Редакция Елены Шубиной, 2015. - 512 с. - (Проза: женский род). - ISBN 978-5-17-090436-5 : 400-00.

О жизни и творчестве:

1. "Робинзонада" в стиле ГУЛАГ // Читаем вместе. - 2015. - № 7. - С. 13. – Рецензия на книгу: Яхина Г. Зулейха открывает глаза / предисловие Л. Улицкой. - Москва : АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2015. - 508 с. - (Проза: женский род).
2. Бабяшкина А. "Зулейха открывает глаза" : что осталось за кадром // Читаем вместе. - 2019. - № 9. - С. 8-11.
3. Басинский П. Свечка, Федин и мышонок : [обзор книжных новинок] // Российская газета. - 2015. - 25 июня-1 июля (№ 137). - С. 6.
4. Записывайте под диктовку // Читаем вместе. - 2019. - № 3. - С. 4.
5. Каменкова А. Анна Каменкова: "Удивить может только подлинность чувств" / беседовала М. Кобеляцкая // Читаем вместе. - 2019. - № 11. - С. 22-24.
6. Колокол на берегу Волги // Читаем вместе. - 2018. - № 6. - С. 1, 14. – Рецензия на книгу: Яхина Г. Дети мои. - Москва: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2018. - 493 с.
7. Котт К. Радость встреч на Новом Арбате // Читаем вместе. - 2018. - № 7. - С. 44.
8. Курбатов В. Я. Здравствуй, завтра! // Наш современник. - 2017. - № 2. - С. 255-259.
9. Ларсен Т. (российская телерадиоведущая; журналистка ; 1974). Гузель Яхина "Зулейха открывает глаза" / подготовила Ася Занегина ; фото Владимира Гердо, Владимира Ештокина // Фома. - 2018. - № 10. - С. 78-79. - фот.
10. Морозов Е. Евгений Морозов: "Книги меня всегда находят сами" / беседовала М. Зельцер // Читаем вместе. - 2020. - № 5. - С. 28-30.
11. Рудалев А. "Большая" книга с алхимией модных выкроек // Нижний Новгород. - 2016. - № 1. - С. 252-255.
12. Рудалев А. Случай Яхиной, или Легенда об успешном дебютанте // Нижний Новгород. - 2018. - № 4. - С. 198-202.
13. Сафронова Я. Поп-психология - новая идеология // Наш современник. - 2020. - № 7. - С. 254-261.
14. Семешкина Я. Волжская сказка для взрослых // Читаем вместе. - 2018. - № 12. - С. 11. – Рецензия на книгу: Яхина Г. Дети мои. - Москва: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2018. - 493 с.
15. Соколова Л. О литературе с интересом и любовью // Читаем вместе. - 2019. - № 9. - С. 40-41.
16. Соколова Л. Три признания в любви к литературе // Читаем вместе. - 2019. - № 10. - С. 18-19.
17. Шигарева Ю. Книги-победители-2015 : [книги 2015 года, отмеченные литературными премиями] // Аргументы и факты. - 2016. - 13-19 янв. (№ 2). - С. 31.
18. Яхина Г. "Хотелось поговорить о молчащем поколении"[Текст] / беседовала Мария Лащева // Огонек. - 2018. - № 21. - С. 36. - 1 фот.
19. Яхина Г. Гузель Яхина: "В искусстве не бывает стен и границ..." / беседовала К. Пульсон // Читаем вместе. - 2016. - № 3. - С. 6-9.