Тэффи. "Моя летопись"

Доброго времени суток, друзья! Продолжим разговор о мемуарной литературе и о достоянии нации. О женщинах с чувством юмора, о гениальных русских писательницах. Сегодня мы откроем книгу королевы русского юмора, писательницы, которая получила этот титул ещё при жизни, в её честь называли конфеты и духи, среди поклонников её таланта были Иван Бунин, Александр Куприн, Николай II и Владимир Ленин. Вождь пролетариата имел вкус к хорошей литературе, и, надо признать, его оценки были весьма точными. В своей повести «Моя летопись» писательница рассказала:

«Из Петербурга пришла весточка: известную артистку арестовали за чтение моих рассказов. В Чека заставили ее перед грозными судьями повторить рассказ. Можете себе представить, с какой бодрой веселостью читался этот юмористический монолог между двумя конвойными со штыками. И вдруг — о, радостное чудо! — после первых же трепетных фраз лицо одного из судей расплывается в улыбку.

— Я слышал этот рассказ на вечере у товарища Ленина. Он совершенно аполитичен.

Успокоенные судьи попросили успокоенную подсудимую продолжить чтение уже “в ударном порядке развлечения”».

Уезжая из Москвы, она пыталась решить очень сложную в 1918 году задачу — сохранить своё имущество:

«Я попросила, в случае опасности, заявить, что сундук пролетарского происхождения, принадлежит бывшей кухарке Федосье. А чтобы лучше поверили и вообще отнеслись с уважением — положила сверху портрет Ленина с надписью: “Душеньке Феничке в знак приятнейших воспоминаний. Любящий Вова”».

А Николай II, когда его спросили, кого из писателей он хотел бы увидеть в юбилейном сборнике, посвящённом 300-летию дома Романовых воскликнул:

«Тэффи! Только ее. Никого, кроме нее, не надо. Одну Тэффи!».

Да, сегодня мы откроем книгу Тэффи. Такой псевдоним взяла себе Надежда Александровна Лохвицкая. В 28 лет она оставила хорошо обеспеченного мужа и двоих детей, переехала из фамильного поместья в Петербург и посвятила себя литературному творчеству. В 1918 году Тэффи навсегда покинула Советскую Россию. Хотя тогда ей, как и многим, казалось, что она уезжает ненадолго, это всего лишь литературные гастроли, поездка с группой писателей и артистов с выступлениями в Одессе и Киеве.

Свои скитания она описала в повести «Моя летопись». С неподражаемым юмором Надежда Александровна рассказывает о событиях совсем не весёлых, как из голодной, охваченной разрухой Москвы творческая интеллигенция любыми путями пытается уехать на сытый, как кажется, Юг:

«И все кругом хлопотали о выезде, а если не хлопотали, не имея на успех никаких надежд, то хоть мечтали. А люди с надеждами неожиданно находили в себе украинскую кровь, нити, связи.

— У моего кума был дом в Полтаве.

— А моя фамилия, собственно говоря, не Нефедин, а Нехведин, от Хведько, малороссийского корня.

— Люблю цыбулю с салом!».

Путешествие оказалось весьма опасным и малокомфортным. Гражданская война, путаница, неразбериха, грабёж, насилие. Рухнули все запреты и моральные нормы. Но даже о том, что на границе отбирают вещи и драгоценности, Тэффи рассказывает в своём особом стиле:

«— Фаничка провезла большущий бриллиант, так вы не поверите — в собственном носу.

— Ну, ей хорошо, когда у нее нос на пятьдесят карат. Не всякому такое счастье».

Мужество, оптимизм хрупкой женщины помогают пережить страшные испытания. Перед нами разворачивается полотно, панорама событий, которые поделили Россию на своих и чужих. Тэффи не теряет силу духа и чувство юмора ни при каких обстоятельствах. Она рассказывает, как озверелая толпа в поезде пришла в бешенство от того, что молоденькая актриса Олёнушка везёт на руках крохотную собачку, похожую на комочек шёлка. Её невинное замечание, что собака требует ухода, как ребёнок, воспринимается пролетариатом, как сравнение их детей с собаками. От расправы над актрисой их отвлекает более интересная расправа: поймали вагонного вора:

« — Самосудом их всех надо! Глаза выколоть, язык вырвать, уши отрезать, а потом камень на шею да в воду».

Чего только стоит встреча в пути с «комиссаром искусств»:

«Эту фигуру я никогда не забуду: маленький, худой, черный, кривоносый человечек в студенческой фуражке и в огромной великолепной бобровой шубе, которая стлалась по земле, как мантия на королевском портрете в каком-нибудь тронном зале. Шуба была новая, очевидно, только что содранная с чьих-то плеч».

Позже выяснилось, что шуба была не просто содрана. На спине была прожжённая дыра с расплывшимся пятном запекшийся крови. Расстреливали классовых врагов в этом местечке, где «комиссар искусств» предлагал артистам и писателям устроить концерт, выступить перед народными массами, каждый день. Трупы сбрасывали в овраг, и бродячие собаки раздирали их на части. Вечером, прогуливаясь, путники наблюдают, как собака тащит из оврага чью-то руку. Смерть становится привычной и уже не пугает хрупкую творческую интеллигенцию.

Длинный, долгий путь. Наконец станция назначения – Киев!

«И вот — день, солнце, и народ кругом, и в руке невиданная, неслыханная, легендарная штука — пирожное!

Закрыла глаза, открыла. Нет, не сон. Значит — жизнь. Но как все это странно…

Может быть, мы так отвыкли, что и войти в эту жизнь не сумеем…»

Жизнь вроде бы налаживается, не беда, что жить приходится в гостиничном номере с выбитыми стеклами, но по этому поводу тоже можно пошутить:

«Настала настоящая зима, с морозом, со снегом.

Доктор сказал, что после воспаления легких жить в нетопленой комнате с разбитыми окнами, может быть, и очень смешно, но для здоровья не полезно». Зато есть работа в газете «Киевская мысль». Но на Киев надвигаются банды Петлюры. Есть слабая надежда: а вдруг Петлюра не бандит, а интеллигентный человек, говорят, бывший журналист:

«Киевская мысль» Петлюры не боялась. Петлюра был когда-то ее сотрудником… Конечно, он вспомнит об этом…

Он действительно вспомнил. Первым его распоряжением было — закрыть «Киевскую мысль». Задолго до того, как вошел в город, прислал специальную команду».

После Киева – Одесса, здесь Тэффи встретила поэта Максимилиана Волошина, который спас из тюрьмы поэтессу Кузьмину-Караваеву. Он ходил по нужным кабинетам и читал нужным людям свои стихи.

Потом скитания по городам русского юга. Встречи и расставания:

«Да, вихрь определял нашу судьбу. Отбрасывал вправо и влево».

Метания закончились эмиграцией. Вторая часть «Моей летописи» посвящена воспоминаниям о детстве и воспоминаниям о встречах с известными людьми. Тэффи рассказывает о том, о чём, кроме неё, никто бы не смог рассказать. Алексей Толстой, Мейерхольд, Есенин, Блок, Гиппиус и Мережковский, даже Распутин, Ленин и его окружение, художник Илья Репин – их портреты Тэффи рисует точно, образно, не боясь, что её точка зрения не совпадёт с общепринятой. О Куприне она говорит: «…грубый и нежный, фантазер и мечтатель, знаменитый русский писатель Александр Иванович Куприн». Отмечает полное отсутствие чувства юмора и злобность Мережковского. «Любили ли они кого-нибудь когда-нибудь простой человеческой любовью… — не думаю» — так говорит Тэффи и о нём, и о Гиппиус. О Ленине она пишет, как о весьма закрытом человеке и искусном манипуляторе:

«И так, держа себя добродушным товарищем, он мало-помалу прибирал всех к рукам и вел по своей линии, кратчайшей между двумя точками. И никто из них не был ему ни близок, ни дорог. Каждый был только материалом, из которого вытягивал Ильич нитки для своей ткани».

Сегодня стоит прочитать мемуары королевы русского юмора — Надежды Александровны Тэффи, они открывают нам неизвестный, непрочитанный мир. Жду ваших впечатлений, друзья!

Ольга Кузьмина. 1 декабря 2025 года