Сергей Антонов. "Васька"

Здравствуйте, друзья! А я вновь листаю старую подшивку журнала «Юность». Снова и снова убеждаюсь, что наше «сегодня» было предсказано хорошими русскими писателями, которые очень хотели, чтоб их услышали.

Таким был Сергей Петрович Антонов — с его творчеством мы уже встречались. Крепкий советский прозаик и киносценарист, отнюдь не диссидент, лояльный к системе и любимый читателями и кинозрителями, в 1974 он написал повесть, которую не приняло ни одно издательство, а цензура запретила к печати. Повесть была опубликована только спустя 13 лет в 4-м номере журнала «Юность» за 1987 год, зато без купюр. Какова причина? Ведь тема повести — героический труд (это не ирония, а действительно так), настоящий подвиг первых строителей Московского метро. В любимом многими поколениями, и мной также, фильме «Добровольцы» (1957 год) и одноименной поэме Е. Долматовского эта тема не может оставить равнодушными никого, хотя поэт рассказывает о реальных трудностях и не всегда героических буднях. А что же было не так с повестью Сергея Антонова?

Если внимательно читать его произведения и смотреть фильмы, снятые на их основе — «Дело было в Пенькове» (1957), «Алёнка» (1961), 984) — невольно вспоминается диалог Маши и Джузеппе Калиостро из другого, не имеющего отношения к Антонову фильма:

— А если кто-то не захочет жить счастливым?

— Тогда он умрёт. 

Повесть «Васька» начинается со смерти:

«В будке еще витала горемычная душа маркшейдера Гутмана. Он повесился здесь неделю назад, когда ему почудилось, что направление штольни неверно задано».

Гутман был комсоргом, и причина, по которой он расстался с жизнью, никому не кажется странной. На его место приходит Митя Платонов:

«Окончил семь классов. Отец — рабочий-металлист, двадцатипятитысячник. Погиб от руки кулацких элементов. После гибели отца — три года в деревне, затем на рабфаке. С 1934 года — на Метрострое».

Из этой короткой биографии всё ясно — Митя свой в доску! Именно таким должен быть комсомольский вожак метростроевцев. А все они комсомольцы-добровольцы как на подбор. Но правда о Метрострое иная:

«В тысяча девятьсот тридцать четвертом году на строительстве Московского метрополитена работало около семидесяти пяти тысяч человек. Среди этих семидесяти пяти тысяч были люди и с высшим образованием, и вовсе без образования, коренные москвичи и приезжие, мобилизованные, завербованные, переброшенные, посланные по комсомольским путевкам, пришедшие по вольному найму и сезонники».

Среди строителей метро оказывается Маргарита Чугуева, дочь раскулаченного крестьянина, беглая лишенка — так в 1930-е годы называли представителей «чуждого классового элемента», лишенных всех гражданских прав. Ей одной из всей семьи удалось уцелеть, сбежать из Сибирских гнилых болот:

«Пошла она таежной тропой незнамо куда. Зверя не боялась. Шла не таясь. Случалось, голодала так, что сама бы себя поймала за горстку горохового рататуя. Чудом дошла до Омска, чудом нанялась в прислугу к заместителю председателя облисполкома. Примерно через год пересек ее путь разбитной вербовщик и записал на строительство метро в порядке организованного набора. Вербованных набилась полная теплушка, все почти такие же, как она. Пока ехали, многие разбежались. А ей было все равно. Как повалилась на нары, так и дотряслась до Москвы».

«Сама бы себя поймала». Жителям Сибири в 30-е годы за поимку ссыльных или заключённых, даже за убийство их или за донос давали дополнительный продуктовый паёк. Ради голодных детей люди готовы были на всё.

На строительстве Метро Маргарита работает «как две лошади», она крупная телом, мужиковатая, поэтому все зовут её Васькой. Она быстро выходит в ударницы, о ней пишут очерк в газете, и она начинает получать письма со всей страны. Но такая слава ей ни к чему. Больше всего Маргарита боится, что её разоблачат, узнают. Страх заставляет её поверить, что новичок — метростроевец Осип — тот самый активист, который переписывал в сибирской тайге раскулаченных переселенцев. Осип — ещё тот тип, он абсолютно не помнит, кто такая Маргарита, но с врождённой подлостью порабощает и использует её. За что доброй, бесхитростной, работящей Рите такая горькая судьба? Она, верующая, абсолютно не способная на зло, признаётся Мите, что это она сбросила на него, Митю, «мартын» — тяжёлый молот.

Она устала бояться, прятаться как загнанный зверь, когда её отчаяние доходит до предела, готова во весь голос кричать каждому, кто она такая. Мите она заявляет:

«Лишенка беглая… Классовый враг я тебе. Вот я кто!»

Корреспонденту Гоше Успенскому говорит:

«А почем ты знаешь, что я пролетарка?... Какая я пролетарка, когда у тятеньки две коровы было. Одна Райка, другая в мою честь — Ритка. И бычок был свой, костромской… И тягла — три лошади… Мироеды мы. Кровь с батраков сосали…»

Она объясняет это просто:

«Хотела, чтобы взяли меня. Не век же таиться».

Признания Васьки весьма неуместны. Её собеседники предпочли бы их не слышать. Эти признания могут им реально навредить. Теперь перед ними дилемма: донести на Ваську или сделать вид, что ничего не слышали. Второе весьма опасно. Митина невеста — дочка челюскинца, комсомолка Тата говорит Ваське:

«Неужели тебе непонятно, в какое опасное положение ты поставила Митю? Если сопоставить факты, Митя с тобой в кулацком заговоре».

Антонов откровенно рассказывает, что на ударной комсомольской стройке были и факты откровенного вредительства, когда в насос насыпали гвозди, и наглое воровство: ударники комсомольцы присваивали и волокли в торгсин найденные при рытье подземных тоннелей клады, их обыскивали на выходе, — конечно, об этом ни слова в официальной хронике. Также замалчивались многочисленные несчастные случаи, гибель по халатности:

«Вынесли его из котлована поспешно, не дожидаясь ни врачей, ни «скорой помощи». Гибель в котловане была бы чрезвычайным происшествием. И пункт соревнования не выполнили бы. А наверху Метрострой ни при чем».

Интимная жизнь ударниц тоже проходит весьма своеобразно. Женское общежитие находится в огромном актовом зале, кровати стоят на сцене. Ночью, как только гасят свет, к каждой из ударниц приходит на свидание кавалер, весь флешмоб происходит прямо на сцене. О своих интимных отношениях Васька говорит просто: «Нашла кобеля».

А любовь? Комсорг шахты 41-бис Митя Платонов любит Тату. Тата любит Митю. Но с первых страниц ясно: Тата, хоть комсомолка и дочка героя челюскинца, но совсем не пара Мите. Она из того мира, островки которого ещё сохранились в Москве, в квартирах старых «спецов» и новой номенклатуры, где носят прозрачные батистовые блузки, пьют чай из фарфоровых чашек и стелют на пол шкуры белых медведей. Их отношения — мезальянс, и хоть формально они расстаются по другой причине, абсолютно ясно: у них нет общего будущего.

Васька — всего лишь маленький винтик из семидесяти пяти тысяч винтиков гигантского механизма, который легко выкрутить и даже не заменять другим. Но её непредсказуемое поведение может нанести вред механизму, привлечь ненужное внимание, «не выполнить пункт соревнования». Поэтому её сначала прячут подальше, из шахты, где уже все всё про неё знают, переводят «на могилки» — стёсывать надписи с мраморных памятников. То, что самое красивое в мире метро облицовано мрамором надгробий с разорённых московских кладбищ и взорванных храмов, факт известный, но малосимпатичный — Антонов сказал об этом уже в1974 году.

Потом Васька и вовсе исчезает; что с ней, не знает никто. Остаётся лишь надеяться, что она снова пустилась в бега. Ударных строек в стране много. В одноименном фильме, снятом в 1989 году по сценарию Сергея Антонова, финал судьбы Васьки более определённый и трагичный: её убивают и везут на телеге с трупами таких же бедолаг — разоблачённых «врагов народа».

Повесть заканчивается вдохновенной речью Сталина, где он награждает комсомол Орденом Ленина, и терзаниями комсорга Мити, когда он всё же решается отправить лично Сталину письмо в защиту Васьки.

В повести много писем. Пишет вся огромная страна. Пишут ударникам, героям, артистам, писателям, вождям.

Я хорошо помню своё первое впечатление от прочтения этой повести. Оно было удручающим. Сегодня повесть мне кажется письмом, не дошедшим по адресу. Собственно, оно и не должно было дойти. Потому что адрес был указан неточно: «Кремль, товарищу…» (С. Антонов). А может, адресат не тот? Или вручить нужно было через пятьдесят лет?

Хочется узнать вашу точку зрения. Прочтём повесть?..

Ольга Кузьмина. 20 октября 2025 года