Валентин Катаев. "Фиалка"

Здравствуйте, друзья! Всё когда-то заканчивается, и мы ставим на полку книгу сказок и возвращаемся в реальность. Хотя, я не сомневаюсь, вы убедились, что сказочный мир иногда более жесток, чем самая мрачная реальность. Сегодня очень хочется говорить о красоте и выразительности языка, о магии слова, а это лучше всего можно увидеть в небольшом произведении. Например, в рассказе Валентина Катаева «Фиалка».

Это – произведение в семидесятые и восьмидесятые годы прошлого столетья довольно часто исполняли по радио хорошие артисты, виртуозно владеющие мастерством художественного чтения. Было несколько радиопостановок, телеспектаклей, во МХАТе ещё при жизни В.П. Катаева был поставлен спектакль. Почему это произведение привлекло столько внимания? Почему сегодня оно забыто? «Эпоха и... чертовщинка», – так резюмировал особенность этого рассказа сам Катаев. Эту эпоху описала Надежда Мандельштам в своих воспоминаниях, когда они с мужем вернулись из ссылки и зашли в гости к Катаеву. Это время, когда советские писатели перестали считаться «попутчиками» и «прослойкой» и сами себя начали причислять к элите общества. Они с удовольствием получали материальные блага: большие московские квартиры, обстановку в стиле «модерн», гарнитуры из красного дерева и госдачи. Конечно, за это приходилось расплачиваться. «Происходило нечто похожее на Страшный суд, когда одних топчут черти, а другим поют хвалу. Вкусивший райского питья не захочет в преисподнюю. Да и кому туда хочется?…» – писала Надежда Мандельштам. Борис Чичибабин был убеждён, что Катаев обладал уникальной способностью приспособленчества, но считал его самым талантливым из большинства официально признанных своих собратьев. Катаев называл себя «сыном революции» и «революционным художником». Между тем, из его официальной биографии были аккуратно изъяты 1918 и 1919 годы, когда он воевал в Белой добровольческой армии и участвовал в белом подполье в Одессе, попал в ЧК и чудом избежал расстрела. (В публикации 2016 года я рассказала об этом более подробно). Можно ли простить предательство?

А если предатель раскаялся, если он жалок, унижен, можно ли ему отпустить грехи, хотя бы после смерти? Об этом рассказ Катаева «Фиалка». Он был написан в 1973 году.

Главная героиня – старая большевичка Екатерина Герасимовна Новосёлова. О таких, как она, говорят, что она «положила свою жизнь на алтарь революции». «Фиалка» – это её партийная кличка. Фиалки цвели в лесу много лет назад, когда её, молоденькую курсистку, во время маёвки схватили жандармы и бросили в тюрьму. Делу Революции Екатерина Герасимовна служила убеждённо и страстно. Как истинная русская интеллигентка, она считала народ талантливым и несчастным. «Перед ней всегда стоял образ простого человека из народа, труженика и героя». Она обучала рабочих в школе и на курсах. Одного молодого рабочего, не самого умного, способного и трудолюбивого она даже протащила в институт. Училась, практически, за него. Потом помогла защитить ему диссертацию. И даже вышла за него замуж. Его желание приспособиться, устроиться с «удобной» женщиной, использовать её как трамплин для карьеры, она приняла за истинное чувство. Он предал её при первой же возможности. Причём, это было не просто мужское предательство, когда постаревшую жену бросают ради молодого, красивого тела новой избранницы. Чтоб для развода не было препятствий, муж написал на Екатерину Герасимовну политический донос. Позже он жалел об этом, донос можно было не писать: Екатерина Герасимовна не собиралась его удерживать. Он же мерил по себе, думал, что она вцепится в него и не отпустит. Молодая жена через несколько лет бросила его ради нового мужа «рангом повыше». Она погубила и его карьеру. Чтоб содержать молоденькую хищницу, Иван Николаевич Новосёлов брал взятки, его исключили из партии, уволили из института – ещё хорошо, что не посадили! Теперь он, больной, опустившийся, живёт в нищете на маленькую пенсию и приезжает в интернат для престарелых, чтоб вымолить прощение у бывшей жены.

Да-да! Екатерина Герасимовна живёт в интернате для престарелых. Правда, это особый интернат для особо заслуженных людей. И Новоселову это кажется сказочным, вызывает зависть: «Вокруг него шла будничная жизнь интерната: проходили нянечки, придерживая подбородками кипы выглаженных простынь, распространявших хлористый запах; в отдаленном конце коридора перед дверью врачебного кабинета на стульях вдоль стены сидели благообразные старухи и старики, терпеливо дожидавшиеся своей очереди; сверху, со второго этажа, куда вела широкая лестница, покрытая ковровой дорожкой на медных прутьях, долетали голоса гуляющих по верхнему коридору людей и мурлыкало радио; откуда-то несло теплыми кухонными запахами, и Новоселов с чувством зависти размышлял о том, как хорошо и сытно живется здесь персональным пенсионерам союзного значения».

Чем обыденнее рассказывает об этом Катаев, тем противоестественнее кажется ситуация, что Екатерина Герасимовна под конец жизни осталась совсем одна и доживает век в доме престарелых. Катаев подробно повествует, каким почётом и уважением пользуется Екатерина Герасимовна, она ни минуты не остаётся одна. У неё каждый день расписан. Сегодня она проводит консультацию по истории партии, а вечером у неё партбюро. Постоянно к ней кто-то приезжает. С бывшим мужем ей разговаривать некогда:

«Мимо окна по мокрой асфальтовой дорожке быстро прошла маленькая согнутая старушка в вязаной шапочке и вязаных перчатках, держа в руке ореховую самодельную тросточку, на которую не опиралась, а лишь помахивала в такт своим шагам. Несколько юношей и девушек окружали старушку, приноравливаясь к ее стремительной, легкой походке. Мимо окна промелькнул старческий, несколько вороний профиль, очки, узел седых волос с черными нитями, высунувшийся из-под шапочки.

Новоселову и в голову не пришло, что это Екатерина Герасимовна. Он равнодушно смотрел, как она попрощалась с молодыми людьми и, уже взявшись за ручку двери, крикнула им на прощание что-то, по-видимому, очень веселое, потому что они дружно засмеялись».

Екатерине Герасимовне комфортно с молодёжью, и им, судя по всему, интересно с ней. Но нянечка интерната называет её «самой одинокой».

Екатерина Герасимовна ходит на кладбище. Там лежат все те, кто ей дорог, её лучшая подруга, к которой она ушла после предательства мужа с одной мыльницей и переменой белья. Друзья Екатерины Герасимовны похоронены на интернатском кладбище, значит, они были так же одиноки, как она, закончили свои дни в доме престарелых.

Бывшего мужа она не простила. А когда он умер, отказалась идти на похороны, честно сказав, что не хочет. В интернате все считают, что раз не простила, значит, принципиальная. Муж, обращаясь к ней, говорил: «Прости меня, Катя. Ведь Христос велел прощать своих врагов».

Много-много лет назад я не замечала этого, а теперь, перечитывая рассказ, вдруг заметила. В атеистическом, безбожном 1973 году, сын революции, Катаев неоднократно обращается к теме веры, к религии. Рассказ начинается с приезда Новосёлова в интернат, и первое, что он видит, это действующая церковь рядом с интернатским кладбищем, из неё выходят старушки после службы, с узелками с просфорами.

«Доходя до патриарших ворот, старухи оборачивались лицом к золотым луковичкам видневшейся за забором старинной церкви, на прощание крестились и кланялись, а затем, подобрав юбки, уже быстро шли, бежали на станцию, боясь опоздать на электричку…»

Тут всё ясно, я это время помню хорошо: действующих церквей было мало. Верующим приходилось ездить на службу в другой город, ведь рядом с домом не было храма. Но то, что церковь осталась рядом с интернатом для старых большевиков – странно! Специально что ли? Чтоб грехи замаливать или отпевать их после смерти? Была ли Екатерина Герасимовна верующим человеком? Несомненно, она была крещена, причащалась, раз родилась в интеллигентной русской семье. Вряд ли революционные бури до основания разрушили её веру. Об этом говорит её особое внимание к происходящему в церкви, возле кладбища:

«Екатерина Герасимовна вспыхнула и пошла домой мимо усадьбы бояр Колычевых, мимо древней церкви, где только что кончилась обедня и на паперть выносили причащенных младенцев, завернутых в праздничные одеяльца, перевязанные поперек шелковыми лентами, в то время как сверху, с колокольни, звонко падали последние удары колоколов.

…и открылись железные ворота, и оттуда выехала большая машина, за стеклами которой между занавесок мелькнуло несколько князей церкви в клобуках с ниспадающими по сторонам черными шелковыми вуалями, а бородатые лица князей церкви были темные, оливковые, с густыми бровями и коричневыми кругами вокруг глаз, влажных, как маслины, из чего Екатерина Герасимовна заключила, что это, вероятно, возвращается после официального визита к патриарху делегация какой-нибудь восточноправославной церкви…»

Зачем Катаеву понадобились эти сцены? Она не простила. То есть поступила не как христианка, а как живая грешная женщина, как непримиримая большевичка. Согласен ли писатель с теми, кто одобряет Екатерину Ивановну, считает её принципиальной?

Повторюсь, рассказ написан особым, виртуозно отточенным языком. Мастерски выписаны детали, с первой страницы читатель словно начинает жить внутри рассказа. Это неповторимый «катаевский» стиль. Уже ради этого стоит прочитать рассказ!

Ольга Кузьмина. 30 января 2023 года