Марина Цветаева. "Мой Пушкин"

Здравствуйте собеседники! Те, кого, как магнит, с детства притягивали книжные шкафы со взрослыми книгами. Те, кто, как и я, узнал себя в эссе Марины Цветаевой «Мой Пушкин»:

«Запретный шкаф. Запретный плод. Этот плод – том, огромный сине-лиловый том с золотой надписью вкось – Собрание сочинений А.С. Пушкина.

В шкафу у старшей сестры Валерии живет Пушкин, тот самый негр с кудрями и сверкающими белками. Но до белков – другое сверкание: собственных зеленых глаз в зеркале, потому что шкаф – обманный, зеркальный, в две створки, в каждой – я, а если удачно поместиться – носом против зеркального водораздела, то получается не то два носа, не то один – неузнаваемый.

Толстого Пушкина я читаю в шкафу, носом в книгу и в полку, почти в темноте и почти вплоть и немножко даже удушенная его весом, приходящимся прямо в горло, и почти ослепленная близостью мелких букв. Пушкина читаю прямо в грудь и прямо в мозг».

Марина Цветаева, чей день рождения приходится на 26 сентября (8 октября по новому стилю) 1892 года, была дружна с семьёй Евгения Чирикова и хорошо знакома с Константином Фединым. Именно он написал о её гибели письмо из Чистополя своему другу Борису Пастернаку. Пастернак был потрясён.

Её имя притягивало к себе – и когда она была жива, и когда её много лет уже не было на свете – именно своим диссидентством, вызовом. Её поэзия удивительно ложилась на музыку, и иметь в репертуаре романс на стихи Цветаевой было престижно как для исполнителя, так и для режиссёра фильма, где звучали песни. Этакая изюминка фрондёрства! Издаваемые немногочисленным тиражом в советское время сборники её стихов становились таким же дефицитом, как икра, колбаса и французские духи. Потом в 90-е, в перестроечное время, хлынул поток информации, будто прорвало плотину: грязное, чистое – всё вместе. Потом все наелись, всем стало скучно от жареных фактов и шокирующих мифов. В мире потребителей Марина Цветаева постепенно выходит из моды. Я говорю: именно в мире потребителей, а не читателей.

Для меня биография Цветаевой (биография, а не творчество) – это трагедия несоответствия ожидаемого и реального. Блистательный мир рухнул в одночасье, вместо бархатного сезона в Коктебеле – военный коммунизм, разруха, голод. Вместо семейного счастья – разлука на долгие годы с мужем, взаимные измены, неумение и нежелание заниматься устройством быта. Возвращение в «дом, который срыт», обернулось западнёй, ловушкой, которая захлопнулась, как мышеловка.

Она быстро оперилась: из гимназистки Муси, которая издала первую книжку своих школьных стихов на деньги папы и мамы, превратилась в богемную барышню, которая не соглашалась именоваться поэтессой, только поэт! Как Пушкин – ни больше, ни меньше! Её заметили и оценили Валерий Брюсов, Николай Гумилёв и Максимилиан Волошин. И вскоре она, как её любимая пушкинская героиня – вольнолюбивая цыганка Мариула, ворвалась в кружок московских символистов. Потом стала своей в Доме поэтов у Максимилиана Волошина в Коктебеле.

Замуж Марина Цветаева вышла в 19 лет за Сергея Эфрона, он был моложе, предложение сделала она. Первая их дочь родилась через пять месяцев после венчания. Их первое семейное фото – мальчик и девочка, одетые и причёсанные, как взрослые: дамское платье, пенсне, костюм-тройка, крахмальная манишка, галстук-бабочка. Впереди – респектабельное буржуазное счастье! Потом война, революция. Она считала, что её муж, Сергей Эфрон, офицер Белой армии, убит. Потом получила счастливое известие – жив! Похоронив умершую в приюте от голода младшую дочь, уехала к мужу в эмиграцию.

Русских поэтов ни в Берлине, ни в Париже, ни в Праге никто не ждал. Там семье Эфронов-Цветаевых предстояло жить не просто в бедности – в нищете. Впрочем, не только им. Каждый устраивался, как мог. В Праге Марину настигло не просто неприятное открытие – катастрофа! Ее муж, Сергей Эфрон, бывший офицер Белой добровольческой армии, в обмен на обратный билет в Россию согласился стать секретным сотрудником НКВД. Он участвовал в акциях возвращения в Советскую Россию тех, кого там считали врагами и приговорили к уничтожению. Кого-то обманом убеждали вернуться, кого-то похищали, кого-то ликвидировали на месте. Контрразведка эмигрантского Белого движения раскрыла секретную миссию Эфрона, за ним началась охота. Поэтому возвращение семьи в Россию было скорее бегством от расправы, эвакуацией. О том, что было потом, написано и рассказано очень много. Для кого-то это стало интереснее и важнее творчества Марины Цветаевой.

Мне интересно её творчество. И я предлагаю вам прочесть её эссе «Мой Пушкин». Это произведение рассказывает о том, как в жизнь ребёнка приходит Пушкин. О том, как начинается ЧИТАТЕЛЬ.

Наверное, эти строки знакомы каждому:

«Первое, что я узнала о Пушкине, это – что его убили. Потом я узнала, что Пушкин – поэт, а Дантес – француз. Дантес возненавидел Пушкина, потому что сам не мог писать стихи, и вызвал его на дуэль, то есть заманил на снег и там убил его из пистолета в живот. Так я трех лет твердо узнала, что у поэта есть живот…»

Наше детство так похоже на детство Марины Цветаевой, наше детское чтение начинается с Пушкинских стихов, с его вечной дороги, метели, Опекушинского памятника, картинка которого есть во всех хрестоматиях:

«Памятник Пушкина был и моя первая пространственная мера: от Никитских Ворот до памятника Пушкина – верста, та самая вечная пушкинская верста, верста «Бесов», верста «Зимней дороги», верста всей пушкинской жизни и наших детских хрестоматий, полосатая и торчащая, непонятная…»

Из этого эссе мы узнаём, как жили до революции русские интеллигентные семьи. О том, что мать Марины Цветаевой, когда отец запретил ей выходить замуж за того, кого она полюбила, вышла замуж «на чужую беду», на чужих детей, за вдовца вдвое старше, который не мог забыть и разлюбить покойницу. Но она стала хорошей женой. Без неё Иван Владимирович Цветаев не смог бы добиться такого успеха. Её жизненная позиция наполнена светом:

– Ася! Муся! А что я вам сейчас скажу-у‑у! – это длинный, быстрый, с немножко волчьей – быстрой и смущенной – улыбкой Андрюша, гремя всей лестницей, ворвался в детскую. – У мамы сейчас был доктор Ярхо – и сказал, что у нее чахотка – и теперь она умрет – и будет нам показываться вся в белом!

Ася заплакала, Андрюша запрыгал, я – я ничего не успела, потому что следом за Андрюшей уже входила мать.

– Дети! Сейчас у меня был доктор Ярхо и сказал, что у меня чахотка, и мы все поедем к морю. Вы рады, что мы едем к морю?

Этим светом наполнено всё произведение. Светом влюблённости в Пушкина и пониманием любви, которое дано всем детям.

Шестилетняя Муся понимает, что любовь – это то, что у Татьяны и Онегина, и удивлена, что взрослые считают, что она ничего не могла понять в этом произведении. Почему они утверждают, что ей в её возрасте должны нравиться сказки, например, «Русалка», а не Евгений Онегин? Она пересказывает няне поэму «Цыганы». Басню про ягнёнка ей рассказывать не хочется. Она не спорит с мамой, что ягнёнка жалко, но на этот счёт у неё своё мнение:

«Все дело было в том, что я от природы любила волка, а не ягненка, а в данном случае волка было любить нельзя, потому что он съел ягненка, а ягненка я любить – хоть и съеденного и белого – не могла, вот и не выходила любовь, как никогда ничего у меня не вышло с ягнятами».

Для того чтоб разбудить лучшие свои детские воспоминания о знакомстве с произведениями Пушкина, чтоб Марина Цветаева перестала быть для вас холодной трагической поэтессой Серебряного века, прочтите её эссе «Мой Пушкин».

Ольга Кузьмина. 27 сентября 2021 года