Над Виктором свет Олеговичем я обычно подтруниваю: все его книги привычно состоят из наркотиков, элементов восточных религий и остроумно-неожиданных попыток объяснить актуальные тенденции в стране и мире. Но начав читать его последнюю (крайнюю, пользуясь логикой названия) книгу, с удивлением осознал, что именно этого мне не хватало.
"Лампа Мафусаила" – это классический Пелевин. Классический во всём, начиная со структуры. Этак книга – сборник из четырёх разножанровых, но связанных общей концепцией произведений.
"Золотой жук" – по определению автора, "производственная повесть". Точнее, дневник финансового аналитика нетрадиционной ориентации, большого любителя золота, который как-то раз решил свести счёты с жизнью, но вместо этого лишь приобрёл ещё более нетрадиционную ориентацию.
"Самолёт Можайского" – "космическая драма". К обедневшему аристократу, жившему в конце XIX века, приходят люди из будущего с предложением посодействовать в постройке первого русского самолёта и тем самым, с помощью довольно хитрого плана, досадить расе инопланетных рептилоидов-феминисток. Того они не знают, что рептилоиды уже пронюхали про их планы...
"Храмлаг" – "исторический очерк". История русских масонов, в годы сталинского террора сосланных на остров в Северном Ледовитом океане. Самое, пожалуй, остроумное из произведений сборника – Пелевин привычно играет со словами, объясняя происхождение блатного языка от масонских терминов. ("Пацан" – искажённое "масон", "петух" – презрительная кличка французских масонов и т.д.).
"Подвиг Капустина" – "оперативный этюд", подводящий итог всей книге.
Все четыре истории, происходящие в разные эпохи, соединены тоненькими, но заметными сюжетными ниточками, в итоге книга слегка напоминает "Облачный атлас". Но главное – это пелевинские эсскапады на злобу дня. Помимо упомянутых радикальных феминисток, всегда актуальных масонов и популярных в интернет-фольклоре рептилоидов, это ещё и бородатые хипстеры, и так называемый "ватный дискурс", и известные события на Украине... В "Самолёте Можайского" Пелевин проявляет себя неплохим стилистом, демонстрируя разницу менталитетов и языка обитателей XIX и XXI века. (Читая эту небольшую повесть, трудно не вспомнить солидного "Авиатора" за авторством Евгения Водолазкина.) Впрочем, от писателя с таким опытом иного ждать и не приходится.
Словом, Пелевин, как бы ни банально это звучало, – не имя, а жанр. И пусть компоненты этого жанра всегда одни и те же, но реалии, которые попадают писателю под горячую руку, каждый раз новые. Интересно другое: Пелевин уже не молод, как немолоды и его первые поклонники, в 90-е годы взявшие в руки "Жизнь насекомых" и "Чапаева и Пустоту". Автор, который когда-то казался экспериментатором, превратился в носителя неких традиций (им самих и придуманных). То же самое можно сказать о Липскерове, Сорокине и других подобных экспериментаторах. Появится ли следующий новатор? Как и о чём он будет писать? И нужны ли русской литературе очередные новаторы, или ей стоит вернуться в русло классического реализма?..
Андрей Кузечкин. 8 августа 2017 года