Мануил Христофорович Аладжалов

Родившийся близ Ростова-на-Дону в армянской купеческой семье, Мануил Христофорович Аладжалов – Манук, как звали его друзья, в том числе, Исаак Левитан и Константин Коровин, ученик того же Левитана, а также Алексея Саврасова и Владимира Маковского, продолжатель традиций русской пейзажной живописи, он стал одним из родоначальников советской пейзажной школы, замечательным педагогом, одним из основателей Союза русских художников. Всю жизнь свою провел в Москве, на пленэр выезжал исключительно в Подмосковье и на Волгу. Русский пейзаж был главной темой его творчества – источником вдохновения, любовью всей жизни.

В книге «”Среды” московских художников», посвященной неформальному творческому объединению художников Москвы, которое организовал известнейший московский меценат Владимир Егорович Шмаровин, Екатерина Георгиевна Киселева, внучка писателя Владимира Алексеевича Гиляровского – завсегдатая «Сред», так писала о Мануиле Аладжалове:

«Работоспособность Аладжалова была удивительной и завидной. Ранней весной он уезжал на этюды и приезжал поздно осенью. Поживет немного в Москве и опять уезжает.

– Как, Манук, ты опять едешь? Куда?

– Зиму писать.

– Да рано еще.

– Боюсь пропустить первый снег.

Другие говорили ему:

– Да что, мало тебе снега в Москве?

– Мало, хотя шутка твоя нехорошая.

Аладжалов очень любил пейзаж средней полосы России и умел находить в нем массу разнообразия. Один и тот же мотив он готов был повторять по нескольку раз и повторял, стараясь уловить в нем новый звук, новое состояние, и, находя, переносил на свои небольшие полотна светлую грусть русских деревень, покой и тишину русских вечеров, мягкость и теплоту русской зелени. Гиляровский как-то написал ему:

Ты прелести Кавказских гор
Сменил на лес, на Волгу, нивы,
На перевоз, на косогор,
На наши русские мотивы.

На «Среде» Аладжалов, приходя, сразу же принимался работать акварелью.

Бывать стал чаще Аладжалов,
Сопит и пишет акварель... –

так вспоминают о нем в стихотворном письме к Синцову в Париж члены «Среды».

Только в рисовальные часы вечера Аладжалов был активным участником, дальше он становился пассивным наблюдателем. Его небольшая хрупкая фигура почти исчезала в глубоком кресле, в котором он устраивался.

– Удобно в нем музыку слушать, – говорил он. Даже Коровин не всегда мог расшевелить Аладжалова в минуты его отдыха. Впрочем, иногда Аладжалов превращался в бурю восторга или негодования».

Чрезвычайно интересен вот этот отрывок из книги:

«Однажды Владимир Егорович [Маковский – прим. Т. Шепелевой] принес и положил посредине стола большой лист бумаги фирмы «Бристоль».

– Отбеленный картон, – сказал Егорьев и небрежно отодвинул его от себя, – не люблю, тяжело таскать на этюды.

– А я люблю, – ответил Ягужинский и акварельной кистью ловко набросал на бристоле небольшую церквушку, красиво и размашисто написав в левом углу: «Среда 4-ая 1892 года». Ефимов, который сидел рядом, нарисовал в другом углу дворняжку, тревожно лающую у забора. Аладжалов разбросал вокруг покосившиеся дома деревни, а Батурин долго и старательно трудился над елями, березами, осинами, пока не получился лес. Николай Клодт подрисовал к лесу опушку и пустил на густую, сочную траву стройных, красивых коней.

– Клодия, откуда здесь таким быть, работяги деревенские должны пастись, а у тебя рысаки серые в яблоках, – журил Богатов Николая Александровича, пока тот рисовал. А едва Клодт кончил, сам с обеих сторон, недалеко от рысаков, усадил на траве вихрастых мальчишек, важно о чем-то рассуждавших. Лист бристоля пошел по рукам. Как всегда, шутили, смеялись, кто-то дорисовал к аладжаловской деревне корыто, из которого аппетитно обедали маленькие розовые поросята. На ефимовский забор Алексей Степанович Степанов посадил озорного кричащего петуха, а за забором появились куры. Когда по краям бристоль был заполнен рисунками, Иван Иванович Крылов по центру листа пустил неспокойную пенящуюся горную реку. Несколько камней-валунов легли у излучины реки, и Крылов отодвинул от себя лист бристоля.

Шмаровин радостно улыбался, разглядывая рисунки. Так сам собой, между шутками и разговорами был создан первый протокол «Среды». Протоколы «Среды» начались зимой 1892 года и кончились вместе с последней «Средой». Сохранились не все, но оставшиеся рассказывают немало.

Чаще всего листы бристоля заполнялись шуточными рисунками «кто во что горазд».

Если заинтересовались – читайте книгу Екатерины Киселёвой «”Среды” московских художников».

Так случилось, что художника Аладжалова, при всей моей любви к живописи, я открыла лично для себя лишь в 2016-м году, во время моего второго визита в Плёс, в Музее пейзажа. В Нижегородском государственном художественном музее его картины мне видеть не доводилось – подозреваю, что их просто нет в фонде НГХМ. Зато в Плёсе, том самом божественном Плёсе – Мекке Левитана и его друзей, среди которых был и Манук Христофорович, я нашла сразу пять поэтичнейших, тонких пейзажа Аладжалова и делюсь с вами моим открытием.

Аладжалов М.Х. (1862 – 1934). Сумерки. 1911. Музей пейзажа. Плёс

Аладжалов М.Х. (1862 – 1934). Осенний пейзаж. 1898. Музей пейзажа. Плёс

Аладжалов М.Х. (1862 – 1934). Пейзаж с паровозом. Музей пейзажа. Плёс

Аладжалов М.Х. (1862 – 1934). После заката. Музей пейзажа. Плёс

Аладжалов М.Х. (1862 – 1934). Пейзаж. 1883. Музей пейзажа. Плёс

Поражает удивительное художественное родство полотен Левитана и Аладжалова! Глупо, на мой взгляд, спорить на тему первичности или вторичности, заимствования сюжетов или, не дай бог, плагиата – оба художника принадлежали к одной школе, были современниками и вдохновлялись одними и теми же видами, выезжая на этюды, подолгу живя в одних и тех же местах. И как же здорово, что в небольшом провинциальном городке, посетив не самый «раскрученный» российский музей, можно обнаружить столько живописной поэзии!

Татьяна Шепелева. Август 2022 года

P.S.: Биографию и другие картины М.Х. Аладжалова вы найдете в проекте «Созидающий мир» Вячеслава Заренкова в «Энциклопедии мировой живописи».