Иде Ольга въ Греки

Согласно русским летописям, киевская княгиня Ольга в 955 году совершила поездку в Царьград. Цель поездки: принятие крещения от византийского императора и патриарха.

Княгиня Ольга, действительно, в Царьграде была; она и ее посольство два раза были приняты императором Константином VII Багрянородным, об этом пишет сам кесарь в своем сочинении «Церемонии византийского двора», однако год приезда княгини в Византию им указан 957-й, а не 955-й, как в русской летописи.

Статья о поездке княгини «въ Греки» была нами просмотрена по двадцати пяти летописным спискам. Во всех год поездки указан 955-й, статья написана в основном по одному плану. В четырех списках (в «Повести временных лет», Ипатьевской летописи, Московско-Академическом списке летописи и в Радзивиловской, как правитель Византии в 955 году, указан император Константин VII Багрянородный, в Мазуринском списке: «при греческих царех — император Роман (Роман I Лакапкин, правил с 920 по 944-й год), а в остальных — Иоанн Цимисхий (стал императором с 11 декабря 969 года). Ошибка в указании имени правившего в 955 г. (957 г.) императора вкралась в самые древние списки. Первоначально рассказ о крещении Ольги читался в составе «Сказания о первоначальном распространении христианства на Руси», где не было хронологических дат.

Поэтому до сих пор многих исследователей ставит в недоумение сообщение летописцев о желании византийского кесаря Константина VII Багрянородного взять в жены княгиню. Как мог женатый царь, христианин, заявить, что «хощет ее собе жене»?

Княгиню Ольгу в поездке сопровождал племянник (он не назван по имени), родственницы — русские княгини и свита из восемнадцати женщин, двадцати двух послов, сорока двух купцов, двенадцати переводчиков. В числе членов свиты назван священник Григорий. Предполагают, что среди них была девочка Малуша, дочь Малка Любечанина, сестра Добрыни, будущая мать князя Владимира I Святославича. Считают, что Малуша в Царьграде приняли святое крещение.

Чтобы отважиться в середине Х века на поездку из Киева в Царьград, княгине надо было иметь много энергии, отваги, решимости. Только исключительной важности цель могла заставить Ольгу предпринять это, по словам императора Константина VII, «многострадальное, страшное, трудное и тяжелое плавание», описанное им в книге «Об управлении империей», как путь из «Варяг в Греки». В северных причерноморских степях, по среднему и нижнему течению Днепра обитали кочевники, путь через земли степняков был опасен из-за их нападений с целью грабежа.

Обычно, как пишет император в своей книге, русы в начале июня выезжали из Киева; также выехала и княгиня Ольга с посольством в сопровождении обслуги и военной охраны (княжеская дружина) на речных судах – лодиях, насадах и пр. — вниз по Днепру к Понту Эвксинскому, тогда именуемому как Русское, ныне Черное море. Охрана частично тоже располагалась на судах, другие на конях шли по берегу.

Надо было преодолеть семь днепровских порогов, русские и славянские названия, их значения Ольга понимала: первый порог – Эссупи, Не спи; второй — Улварси, Островунипраг (остров порога); третий – Геландри, Шум порога; четвертый – Аифар, Неясыть (в камнях порога гнездились совы); пятый – Варуфорос, Вульнипраг (большая заводь); шестой — Леанти, Верупи (бурление воды); седьмой — Струкун, Напрези (малый порог).

У всех порогов путешественников могли в засаде поджидать печенеги, чтобы напасть, ограбить, в случае сопротивления — убить. При переходе мимо одних порогов всех людей с судов выса-живают на сушу, суда с осторожностью ведут у кромки берега; мимо других — сначала выходит стража (печенеги в засаде!), отряженные люди неусыпно охраняют речной купеческий караван и прочие суда от нападения; другие, выбрав поклажу из судов и рабов в цепях, переводят их сухим путем (по берегу) шесть миль; княгиня и обслуга ехали верхом на конях или в повозках, пока не пройдут порога. А суда или тащат волоком, или несут на плечах. У одного из этих порогов, княгиня, через пятнадцать лет, весной 972 года, сложит свою буйную голову твой сын Святослав в неравной схватке с печенегами. Дороги кончались у современного города Запорожье; он потому так назван, что в древности селение было основано за порогами, вниз по Днепру. В течение пути путники время от времени устраивают отдых на два-три дня.

Далее предстоит Крарийская переправа (ныне Кичкасский перевоз), здесь тоже можно ожидать нападений притаившихся печенегов. Затем привал на острове Св. Григория (современный остров Хортица, знаменитая Запорожская Сечь). На острове рос огромный дуб, почитаемый русами как священный; около него они совершают жертвоприношения, приносят в жертву хлеб, мясо, просо и пр. и обязательно черного петуха, от брошенного жребия зависит дальнейшая судьба петуха: зарежут, съедят или живого отпустят.

Снова в путь: устье Днепра, днепровский лиман, через днестровский лиман — в Днестр, затем к притоку Дуная — Селине, и везде — печенеги; они бегут по берегу Селины за лодками русов. Затем — в устье Дуная, по рекам Варне, Дичине (это уже безопасная болгарская земля); наконец, земля ромеев — область Месимврия.

Такой путь проделали княгиня Ольга и ее посольство. Возможно, в конце июля — начале августа (путь из Киева до Царьграда в одну сторону занимал не менее двух месяцев) флотилия киевской княгини вошла в бухту Золотой Рог (Суд).

Однако, судя по сообщению в книге императора Константина VII, княгиня и ее посольство были им приняты в первый раз лишь спустя более месяца после их прибытия под стены Константино-поля — 9 сентября, а второй раз — 18 октября 957 года. 18 октября для приема очень поздний срок. Путь в обратном направлении занимал время значительно более двух месяцев. В такое время года — поздняя осень, начало зимы — возвращение было возможно только конным путем или в повозках.

Ожидание более месяца первого приема императором Константином VII русского посольства для русских было унизительным. Задеты были честь и престиж государства Киевской Руси, и лично княгини, и ее посольства. Ольга не могла появиться с посольством в Царьграде самозванно, неожиданно или во всяком случае без предуведомления. Купеческие караваны по Днепру мимо Киева регулярно ходили из Варяг в Греки. Недаром в посольстве княгини были сорок два купца. Высокие стороны, несомненно, перед отправлением Ольги со свитой в Царьград обменялись грамотами по поводу предстоящей поездки княгини в Константинополь. Поэтому ожидание более месяца приема для русских было полной неприятной неожи-данностью.

Если русское посольство прибыло без предварительной согласованности, то, возможно, царь-градское правительство оказалось в растерянности и нерешительности, по какому статусу, с применением какого церемониала принять русскую княгиню с посольской свитой. Византия церемониалу приемов придавала огромнейшее значение. Император Константин VII Багрянородный посвятил этому специальный труд «Церемониал византийского двора», где дал описание тщательного, до мелочей продуманного ритуала приема иноземных послов в зависимости от места (в понимании византийских дипломатов), занимаемого на политической арене отдельными государствами.

Византия Х в. была могущественной державой среди стран Европы, Азии и Востока, страной с многовековой государственной традицией. Русь в глазах имперской Византии была языческой, полуварварской страной. Однако нараставшая военная мощь Руси, проявленная ею в походах на Царьград в 832, 860, 866, 907, 944 гг., вынуждала коварную Византию считаться с новым государством. Прибытие русского посольства в 957 году в Царьград дало повод кесарю и его камарилье лишний раз указать Руси на ее отнюдь не первое место в иерархии суверенных государств.

Княгиня с посольством никак не могла появиться перед Константинополем непосредственно перед девятым сентября, очень поздно; но в посольстве были купцы, их было немало, сорок два человека, со своим товаром, они-то уж знали последние сроки отбытия из Киева, путь до Царьграда и крайний срок для возвращения назад; возвратиться они должны были до наступления осени или, в крайнем случае, ранней осенью. Более позднего к нашим временам составления летописи доносят до нас возмущение княгини, обращенное ею к прибывшим из Царьграда послам с визитом за ответными дарами; она требует передать кесарю, что эти дары он должен оплатить таким же продолжительным стоянием у нее в Почайне перед Киевом, сколько она выстояла в Суду перед Царьградом.

Византийские дипломаты, которые вели переговоры о приеме с русским посольством, давно были известны цивилизованному миру коварством, хитростью, изощренностью дипломатических уловок в проведении многонедельного, многомесячного изматывания иноземных посольств с выражением неизменного уважения и почтения к давно прибывшей стороне; назначая все новые и новые сроки приема посольства императором, ссылаясь каждый раз на различные уважительные причины переноса срока, а еще лучше — выставляя виновными в срыве срока приема самих иноземных послов, указывали на их чрезмерные требования приема по высшему рангу с не полагающейся по их политическому статусу торжественной пышностью. Так обстояло дело и с посольством Ольги. Но она должна была, скрепя сердце, стойко пройти через эти испытания, все вынести ради той цели, для которой она прибыла в Царьград.

Почему данные о поездке Ольги в Царьград наших летописей — 955 год — расходятся с указанием Константина VII — 957 год? Еще в 1913 году исследователь М. Д. Приселков в «Очерках по церковно-политической истории Киевской Руси X – XIIв.в.» предполагал две поездки Ольги в Константинополь – в 955 г. и 957 г.

Но академик Д. С. Лихачев считает это вряд ли правдоподобным. Он полагает, что крещение Ольги произошло действительно в 955 году, но не в Царьграде, а в Киеве. Возможно, что какие-то записи велись в церкви Ильи, упоминаемой еще в договоре с греками 944 (945) года. Но, противореча себе, Д. С. Лихачев, с другой стороны, отмечает, что летописец, указывая 955 год, как год поездки Ольги в Царьград, прав, он не выдуман летописцем и не взят им из византийских хроник (в тех хрониках, которые могли быть известны летописцу, его нет). В сочинении «Память и похвала князю Владимиру», в которой отразилась древнейшая русская летопись (более ранняя, чем «Повесть временных лет» и «Начальный свод»), сказано, что Ольга умерла в 969 году, прожив христианкой пятнадцать лет; следовательно, крестилась она в 954/955 сентябрьском году. 955 год, как год крещения княгини, можно считать точно установленным. Но вопрос о том, где Ольга совершила обряд крещения: в Киеве или в Царьграде, - должен остаться пока открытым. Если крещение произошло в Византии, то естественно, что Ольга два раза совершала поездки в Царьград (в 955 и 957 гг.).

Три источника устанавливают, подтверждают факт крещения Ольги в Царьграде: русские ле-тописи, греческий хронист Скилица и один иностранный источник. Скилица сообщает о прибытии Ольги в Царьград и о крещении ее при патриархе Феофилакте, который был на патриаршестве с февраля 933 года по 27 февраля 956 гола; к сожалению, исследователи игнорируют сведения, данные Скилицей; это еще одно подтверждение крещения Ольги в 954—955 сентябрьском году. Так называемый «Продолжатель Регинона» содержит данные о том, что в 959 году к германскому императору Оттону I пришли послы королевы русских (точнее, в источнике: королевы ругов) Елены (она упомянута под своим христианским именем), которая была крещена в Константинополе.

Возможно, косвенным подтверждением крещения Ольги в Царьграде явится следующее соображение: в 858 году византийский император Михаил крестил болгарского князя Бориса, который в крещении принял имя своего крестного отца — Михаил. Может, и киевская княгиня в крещении получила имя Елена в честь императрицы Елены, матери Константина Великого, потому что находилась в Царьграде среди христиан, а не в Киеве, где среда в основном была языческая.

Присутствие священника Григория в составе посольства 957 года говорит о том, что в нем были христиане; возможно, христианкой была сама княгиня. Ибо навряд ли бы язычница княгиня потерпела в своем посольстве православного священника. Можно быть терпимым к иноверию, но не до такой степени, чтоб в сплошь языческом посольстве терпеть присутствие священника. Из описания Константина Багрянородного нельзя решить, была ли Ольга уже христианкой. Однако отмеченное самим императором наличие в посольстве Ольги священника свидетельствует о том, что княгиня была уже крещеной.

Указание присутствия священника в посольстве Ольги стилистически совпадает с сообщением летописи о предсмертном завещании княгини: не совершать по ней тризны, так как имела при себе священника. Возможно, посольский священник Григорий — это тоже священник, которого Ольга имела при себе.

Если бы княгиня, будучи язычницей, прибыла в 957 году в Царьград, то император не преминул отметить, какую честь он, христианнейший император, делает языческой Руси, принимая ее княгиню. Константин сам присутствовал при любопытном событии: страна языческая (Русь), а он принимает правительницу, княгиню, мать, регентшу — христианку.

Если бы Ольга в 957 году приняла крещение в Царьграде, да тем более восприемником ее от крестильной купели был сам император, то об этом исключительном событии император упомянул бы в своем сочинении, как об очередной победе православия над варварским язычест-вом.

Русские летописи в статье под 955 годом, сообщая о крещении княгини в этом году (возможно, в Царьграде), не зная даты второй поездки ее в Византию, соединили сведения об обеих поездках и записали в одной статье под 955 годом. Более поздние летописи, имея указания Константина VII о поездке Ольги в Царьград в 957 г., теперь уже, наоборот, соединили данные о крещении и о поездке под 957 годом, не выделив верное сообщение о крещении ее в 955 году. Тем более, что цель приезда Ольги у Константина Багрянородного не названа. Причина, вызвавшая вторую поездку в 957 году, нашим летописцам оказалась неизвестной. Подчеркнутое же особо крещение русской княгини, полученное в Византии, от греческого патриарха, имевшее столь революционное значение для Руси в области культуры, просвещения, да и всего общественно-политического развития, имело для русской церкви большое значение. Возникает парадокс: русские летописи сообщают о поездке Ольги в Царьград в 955 г. с единственной целью — крещение, Константин VII в своей книге почему-то умалчивает об этом факте, а он для престижа Византии немаловажен; сам же Багрянородный кесарь сообщает о приеме посольства княгини осенью 957 года, но без упоминания и цели приезда Ольги, и факта ее крещения в 955 или 957 г. Ольга с посольством приезжала в 957 г. в Царьград, но целью ее поездки было не крещение (уже доказано, что она приняла обряд крещения в 955 году), а другое намерение.

Ольгу в поездке в Константинополь сопровождал племянник (он не назван по имени). А почему надо было скрывать его имя? Вероятнее всего, под видом племянника в поездке принял участие сам князь Святослав, ее сын.

В 957 году ему было полных шестнадцать лет. Решалось дело большой государственной важности: заключить первый брак для князя-язычника (в язычестве допускалось, как и в мусульманстве, многоженство). Первая жена — старшая жена, ее первенец–сын наследует власть отца, престол, столицу, самый большой удел в личное пользование и все государство. Правящие князья, короли (не христиане) стремились взять старшую жену из влиятельного владетельного дома. Княгиня Ольга тщательно собирала сведения о возможных претендентках на роль первой, старшей, главной жены сына. Выбор остановила на царевне Феодоре, одной из дочерей византийского императора Константина VII Багрянородного. Возможно, дипломатическим путем Византии из Руси дали соответствующий намек. Царьградские власти, верные своей «смутной» для соседей политике, и ответ дали уклончивый на ноту Руси о ее желании породниться.

9 сентября 957 года император Константин VII Порфирородный наконец-то принял Ольгу и ее посольство в Магнавре — тронном зале, а затем императрица Елена — в роскошном зале императора Юстиниана. Ольга была приглашена и во внутренние покои императрицы, куда явился также император Константин VII с детьми, сыном Романом (19 лет) и дочерьми, среди них — интересующая княгиню Феодора. К сожалению, кесарь не оставил описания внешности ни русской княгини, ни ее безымянного племянника. Император Константин был умен, начитан, образован, о его внешнем виде известно, что он был очень высок ростом, по росту ему подстать был его сын, правда, немного пониже. Описание внешности Святослава донес до наших дней греческий историк, хронист Лев Диакон в своей «Истории», описывая события 971 года. Русский князь имел средний рост, из-под мохнатых бровей умно и проницательно смотрели светло-синие глаза, у него прямой нос, в одно ухо у него вдета серьга, она украшена рубином, обрамленным двумя жемчужинами (серьга в одном ухе — всем предостережение: единственный сын в семье — беречь, как наследника, чтоб не угас род), безбород; скроен ладно. Отличный наездник, ловок в обращении с мечом и луком, физически вынослив. Русский летописец дополнит: Святослав «легко ходил в походах, аки пардус», был неприхотлив в быту, суров, мужественен, по-рыцарски благороден. Лев Диакон приводит и описание внешности Феодоры, но очень краткое: «Царевна не слишком выделялась красотой и стройностью, но целомудрием и всякого рода добродетелями превосходила всех женщин». (Это характеристика Феодоры периода 970 года, через 14 лет после сватовства со стороны киевской княгини).

Смотрины прошли; царьградский двор, верный своей традиции брать послов на измор, лишь через месяц, 18 октября, во время второго приема дал отрицательный ответ, отказав княгине в обручении молодых людей. Летописцы добросовестно приводят содержание договоров русских с греками более раннего времени: 907 (912), 945 г.г., поездка же Ольги в Царьград в 957 году не нашла отражения ни в одной государственном документе ни со стороны Киева, ни со стороны Константинополя. Остается предположить, что, будучи крещена, возможно, в Царьграде в 955 году, в 957 году Ольга предприняла поездку как частное лицо, хотя и в сопровождении посольства, именно по поводу переговоров о возможном бракосочетании Святослава и Феодоры.

Почему Византию не прельстила перспектива возможности породниться с Русью? Отчасти от-вет дал сам император Константин VII в своем сочинении о церемониале. Он советует наследнику сыну избегать династических браков. Хотя сам кесарь засылал послов в Западную Европу на поиски невесты для того же Романа, но получил отказ. Византийские императоры стремились брать себе жену из своих ромейских знатных родов. Но на трон всходили и незнатные ромейки; так, у Константина VII супруга Елена была дочь впоследствии императора Романа I Лакапина; однако Роман I начинал свою будущую императорскую карьеру со службы простым моряком. Сын Константина Роман II женится на Анастасии; став супругой, она приняла имя Феофано; по малочисленным сведениям, Феофано — из благородной семьи, однако многочисленные греческие хронисты хором утверждают, что она дочь трактирщика. Возведением на трон она обязана своей красоте и обаятельности облика.

Главная же причина отказа: Святослав — язычник, Феодора — христианка. Бесспорно, импера-тор и княгиня обсуждали вариант возможности крещения Святослава. Такой оборот обсуждения проблемы перемены вероисповедания Святославом Ольга могла вести, уже сама будучи христианкой. Такого оборота дела для русского князя не существовало: за ним была дружина, войско, где воины, за редким исключением, были язычники. В общем, переговоры о возможном бракосочетании язычника Святослава и христианки Феодоры, судя по последующим событиям, закончились безрезультатно.

Возможно, совершая поездку в 957 году, княгиня Ольга делала очередную попытку в стремлении приобщить сына к более цивилизованной религии — христианству; она рассчитывала поразить сына в Царьграде величием и мощью воплощения идеи христианства в его купели: Византии, Константинополе, соборе Св. Софии — и тем сокрушить дух сына-язычника. Но все было напрасно.

Святослав должен был остаться язычником, он не мог принять крещение. В свои 16 лет он твердо знал свое призвание, он был прирожденным воином, полководцем. Княгиня была бессильна сломить его дух (по летописи: «…учила его мать принять крещение, но он и не думал прислушаться к этому; но если кто собирался креститься, то не запрещал, а только насмехался над тем…», «…не браняху, но ругахуся тому»).

В 921 году арабский писатель, посол, проповедник ислама Ахмад Ибн-Фадлан был отправлен эмиром из Города Мира Багдада к волжско-камским булгарам через прикаспийские степи, где кочевали печенеги; в одном племенном союзе разыгралась трагедия: вождь принял ислам, его же соплеменники оставались язычниками-шаманистами. Родичи ему заявили: «Если ты принял ислам, то ты уже не наш глава». Тогда вождю племени пришлось отказаться от ислама. Так обстояло дело и с язычеством Святослава. Еще не пришло время для крещения русского князя и всей Руси.

Неудача с женитьбой князя Святослава на византийской принцессе не забудется в анналах памяти потомков киевского князя. Его сын Владимир возьмет реванш у гордых ромеев. Он, вчерашний язычник, сегодняшний христианин, женится на внучке церемониально закомплексованного византийского императора Константина VII Порфирогенита царевне Анне (годы жизни 963—1011).

Летописная статья под 955 годом следующим образом излагает события, связанные с поездкой Ольги в Царьград: «… иде Ольга въ Греки, и приде Царюгороду», назван правивший в Константинополе кесарь, и пришла к нему Ольга, и увидел царь ее красоту, а при беседе подивился ее разуму и счел ее достойной царствовать с ним в его столице; она, поняв потаенный смысл его речи, решила его перехитрить: выразила желание принять крещение с условием, чтоб ее крестил сам император. Крестил ее царь с патриархом, наставление патриархом Ольги в вере. Ольга в крещения приняла имя Елена, как и древняя царица, мать Константина Великого. «Благословил ее патриарх и отпустил. После крещения призвал ее царь и сказал: «Хощю тя пояти собе жене». Она же рече: «Как хочеши мя пояти, крестивъ мя самъ и нарекъ мя дщерею? А въ хрестеянехъ того несть закона, а ты сам веси». (По православному уставу крестный отец не может жениться на крестной дочери.) Изумление кесаря, что княгиня его перехитрила. Царь дал ей дары многие и отпустил, назвав своею дочерью. Ольга собралась домой и пришла к патриарху за благословением. Благословение патриарха сопровождается пространной речью со ссылкой на лиц Священного Писания, на древнейшие времена. Монах-летописец, сравнивая Ольгу с царицей эфиопской, что пришла к Соломону за человеческой мудростью, а Ольга обрела Христа и получила мудрость духовную, превозносит русскую княгиню за приобщение ее к христианству. Заключительный момент эпизода поездки Ольги в Царьград: послы от греков прибыли за ответными дарами, гневная отповедь Ольги кесарю через послов за то, что княгине и посольству долго пришлось ждать приема, стоя под Константинополем. Княгиня отпустила послов ни с чем, сказав: «Если ты (император — Д. М.) так же постоишь у меня в Почайне (пристань, порт у Киева — Д. М.), как я в Суду, то тогда дам тебе».

Статья летописи под 955 годом неоднородна по стилю. Основа всего рассказа — церковная, в нее введены светские, бытовые факты, связанные с сюжетом: император — княгиня. Летописцы использовали различные источники, в результате не сумели привести их к единообразию по смыслу и форме содержания. В статье указано, что крестили Ольгу император и патриарх. При детальном, внимательном чтении оказывается по содержанию одного отрывка, что ее крестил только патриарх, когда назвал дщерью и нарек имя Елена в честь древней императрицы. В другом отрывке, где при прощании кесарь тоже назвал ее дочерью, обнаруживается, что крестил ее император без патриарха. Разностильность отрывков, связанных с именем патриарха и императора, проявляется в том, что каждый из них имеет законченный смысл; так, патриарх, совершив обряд крещения Ольги, наставил ее в вере, благословил и отпустил. В другом, далее, отрывке говорится, что после крещения император пригласил Ольгу, неудачно посватавшись к ней, одарил и отпустил. Сообщение из третьего источника вновь возвращает нас к патриарху, и вновь он ее отпускает, на этот раз окончательно, домой, в Киев. Возможно, летописцы из разных источников, где не были указаны даты, имели сведения о встрече Ольги или только с патриархом (955 г., при крещении в Царьграде), или только с императором—по преданиям, полученным летописцами или от членов княжеской семьи, или от потомков членов посольств 955, 957 г.г. Летописцы соединяли сведения из разных источников в один текст, в результате получался разностильный рассказ.

Два летописца дерзнули нарушить установленный канон разностильности изложения и проявили самодеятельность. Один украсил свой список пространным диалогом княгини и кесаря о пользе крещения; другой словесно нарисовал такую сценку: Ольга подготовилась к принятию обряда крещения; кесарь, занятый государственными делами, запамятвовал, что княгиня ставила условием обязательности крещения присутствие царя при этом. Ольга, стоя перед крестильной купелью, ожидает императора. Его нет. Она посылает сказать ему, что без него она не примет крещение. Появляется кесарь, он и патриарх крестят княгиню.

Из просмотренных в двадцати пяти летописных списках статей под 955 годом оказывается, что лишь в четырех правильно названо имя правившего в 955, 957 г.г. кесаря — Константин VII Багрянородный, в одном — Роман (Роман I Лакапин), в остальных — Иоанн (в иных — Иван) Цимисхий. Трудное для произнесения и написания прозвание императора Цимисхий (в переводе: туфелька, человечек; он был небольшого роста) искажается летописцами, они его пишут и как Цемьский, Цемьскый, Цемсхий, Цемесхий, Чемский, Чемьскый; в одной летописи первый раз он назван Чемескый, а чуть пониже он уже – Меческый.

Д. С. Лихачев так объясняет ошибку в указании правления в 955 г. (957 г.) императора Иоанна Цимисхия, а не правившего в действительности Константина VII Багрянородного: летописцы близкого к нам времени имели список Лаврентьевской летописи (1377 г.), где указано, что «бе тогда царь имянемъ Цемьский». Однако Иоанн Цимисхий вступил на престол 11 декабря 969 года; и это обстоятельство, не совпадающее с датой путешествия Ольги в Царьград, очевидно, вынудило русских летописцев заменить имя Иоанна Цимисхия Константином VII Порфирородным (или Багрянородным, годы правления 912-959), известным византийским историком. Некоторые летописцы имя правившего в середине X в. в Византии царя изменили, но факты, связанные с биографией Цимисхия, перенесли без изменения на кесаря Константина VII. Какой-то период Иоанн до ноября 970 г. (до женитьбы на царевне Феодоре, дочери Константина Порфирогенита) был вдовцом. Один из первых летописцев литературно обработал сюжет, как вдовый Цимисхий был поражен красотой и умом русской княгини, посчитал ее достойной вместе с ним украшать византийский трон; окрестив, сделал предложение. Рассказ показался следующим летописцам столь занимательным, тем более что он лишний раз де-монстрировал премудрость княгини Ольги, десять лет тому назад благодаря своей хитрости расправившейся с древлянами, отмщая за гибель мужа, князя Игоря, что они охотно вводили его в свои своды летописей, не мудрствуя лукаво и не подвергая его проверке. Русские летописцы и представить себе не могли, что в Царьграде с 924 года по 970 год на престоле сме-нится семь императоров: Роман I Лакапин (920—944 гг.), его сыновья — Константин и Стефан (924—944 гг.), Константин VII Багрянородный (912—959 гг.), его сын Роман II (959—963 гг.), Никифор Фока (963—969 гг.) и, наконец, Иоанн Цимисхий (969—976 гг.). В иные годы выпадало, что у власти в Царьграде стояло сразу четыре императора. Возможно, летописцы так рассудили, как было на Руси, когда в Киеве русские князья по несколько раз занимали киевский стол (князь Изяслав Мстиславович, Юрий Владимирович Долгорукий и др.), то же было и в Византии: император Юстиниан, будучи смещен, повторно возвратил себе власть в Константинополе, что и Цимисхий несколько раз приходил к власти.

Возможно, впервые литературная обработка рассказа сообщения о поездке княгини Ольги в Царьград при «Иоанне Цимисхии» была приведена в самой считающейся древней русской летописи — «Новгородской первой летописи старшего и младшего изводов» (в списке младшего извода).

Летописцы близкого к нам времени (в указанных выше четырех летописях) в соответствии с хронологией правления кесарей в Византии изменили имя правившего в 955, 957 г.г. императора, но не дерзнули изменить древний (ошибочный) текст, слово в слово переписав его, и оказалось, что вдовец Иоанн Цимисхий мог сделать предложение тоже вдове княгине Ольге, но он стал императором (всходил на престол один раз) через четырнадцать лет после поездки Ольги в Византию, а для женатого, семьянина, христианина, императора Константина VII такое поведение было предосудительным. В 957 году Константину VII было пятьдесят три года, его жена императрица Елена, возможно, была его ровесница, княгине же Ольге было около 36 лет. Император мог сделать комплимент княгине по поводу ее молодости (в сравнении с его возрастом), красоты, ума, но вести те речи (наши летописцы-монахи по образу жизни и мышления — аскеты, люди высоконравственные, назвали бы их срамными, знай они всю правду об исторических датах правлений царьградских кесарей), которые в уста ему вкладывают летописцы, он никак не мог. Почему-то летописцы не сопроводили осуждением, прямо скажем, безнравственного с точки зрения христианской морали поведения женатого кесаря по отношению к русской княгине.

Монахи, обычно ярые ревнители моральных устоев христианства, здесь оказались не на высоте. Или летописцы, решив указать верно имя правителя императора в 955, 957 г.г. (переменив имя Иоанна Цимисхия на Константина VII), не отважились на большие изменения в тексте или не имели точных данных по биографиям кесарей, чтобы переделать содержание статьи в соответствии с фактами жизни Константина VII. В результате имеем то, что имеем.

В летописной статье под 955 годом вызывает недоумение несоответствие сведений, сообщающих о прибытии княгини Ольги с посольством в Царьград, когда кесарь тотчас почтил ее приглашением к себе (по летописи: «Отправилась Ольга... и пришла к Царьграду. И царствовал кесарь… и пришла к нему Ольга… и увидел царь…») и заключительным моментом эпизода поездки Ольги в Византию, когда сквозь еле сдерживаемый гнев слышится негодование княгини в ее ответе послам от кесаря, прибывшим за ответными дарами, где она обличает кесаря за своё долгое ожидание приема у него. Ни в одной летописи нет указания, что княгине (в момент ее пребывания в Царьграде) и ее посольству пришлось в общей сложности выждать приема императором более двух месяцев (до 9 сентября и до 18 октября 957 года). Наоборот, первые русские историки единодушно сообщают, с какой радостью встречена была Ольга в Константинополе. Концовка же статьи под 955 годом говорит о противоположном. Княгиня не в состоянии сдержать гнев по поводу непочтительного приема посольства Руси во главе с ней, когда их вне всяких рамок приличия, по мнению русских, несколько месяцев продержали на рейде Константинополя в ожидании аудиенции у императора.

Явное несоответствие фактов говорит о том, что заключительный момент эпизода о поездке Ольги в Царьград — более поздняя приписка. В Лаврентьевской летописи (1377 г.) этого факта (прибытие греческих послов и гневная отповедь их императору за пренебрежение к посольству Руси) нет. Или монах Лаврентий при составлении свода проявил проницательность, уловив разящее несоответствие полного благолепия и взаимопонимания между кесарем и прибывшим из Руси посольством в начале сказа о поездке Ольги в Царьград и … вдруг приказ Ольги, чтобы послы передали ему: «Если ты (император — Д. М.) так же постоишь у меня в Почайне (пристань, порт под Киевом — Д. М.), как я в Суду (бухта у Константинополя — Д. М.), то тогда дам тебе». Вернее всего, Лаврентий использовал такие древние списки, где этого заключительного момента эпизода поездки Ольги «въ Греки» не было. Летописец сетовал при составлении своего свода, что перед ним такие ветхие, истертые от древности листы, что написанное местами нельзя разобрать или его совсем нет: истерлось от времени; и ему приходилось делать много пропусков. Следовательно, сочинение кесаря, где он сообщает о приеме в 957 году в Царьграде посольства Ольги, стало известно в Московском государстве после 1377 года.

Наличие двух контрастных текстов в летописной статье под 955 годом — начало и концовка эпизода — свидетельство того, что летописцы соединили сведения различных источников, сообщавших один—о возможной поездке Ольги в Царьград в 955 г. на крещение, другой — о поездке посольства Ольги с безымянным племянником по поводу устройства дальнейшей судьбы Святослава, в поисках супруги ему для продолжения киевского правящего княжеского рода. Хронологических дат в этих древних источниках не было, и составлены они были по образцу будущей «Повести временных лет» (повествовательное изложение событий без указания исторических дат). Однако церковная литература свято сохраняла дату — 955-й год — год крещения княгини Ольги; эта дата впоследствии была указана для летописной статьи о поездке Ольги «въ Греки».

Если первые русские историки-летописцы имели сведения о второй поездке княгини Ольги в Царьград в 957 году—устройство бракосочетания русского князя и византийской принцессы,— оказавшейся безрезультатной, то они сочли долгом исключить сообщение о ней по той же причине, что имел в виду кесарь Константин VII: не уронить достоинство своей страны. Возможно, по приказу самой княгини летописцам было запрещено упоминать о поездке княгини в 957 году в Константинополь, нанесшей удар по престижу Руси. Летописцы очень точно знали, как современники происходивших событий, о позорной смерти князя Игоря: древляне, привязав князя к вершинам двух пригнутых деревьев, отпустили их, и тело князя было разорвано на части. Однако ни одна из древних и последующих летописей не сообщили подробности жестокой расправы древлян с киевским князем. Сведения об этом доносит до нас сочинение «История» Льва Диакона.

Возможно, в XV или XVI веке стало известно сочинение Константина VII с сообщением о приеме им в 957 году посольства Ольги. Получивший из этой книги сведения летописец выбрал только ему интересное сообщение, как долго суда княгини простояли в бухте Царьграда, прежде чем русичи были приняты императором в тронном зале 9 сентября 957 года; и он, неуклюже преобразив это нетактичное поведение византийских властей по отношению к русским послам в гневное обличение княгини, ввел как концовку в статью 955 г., где в начале сообщалось о поездке Ольги в Царьград. Возможно, эта приписка появилась в летописи или в период роста политической самостоятельности Руси после свержения татаро-монгольского ига, когда русские отстаивали право иметь митрополитом русского человека, а не грека, ставленника константинопольского патриарха, или после 1453 года, когда Византия утратила независимость и исчезла как государство с карты мира, вот тогда летописец и вспомнил факт из биографии киевской княгини, когда она гневной речью, обращенной к царьградским послам и их кесарю, ставит на место не в меру кичливую Восточную Римскую империю (Византию).