Война и детство

Ах, война, что ж ты, подлая, сделала...

Уже более двух лет, как закончилась война. Я перешёл во второй класс. Каникулы. По вечерам в заводской столовой в 6:15 и 8:15 крутят фильмы. Столовая стоит на крутом волжском обрыве. Я жду первый сеанс. Сижу на обрыве и наблюдаю за тремя пацанами, которые внизу, подо мной, у самой воды возятся вокруг пушки. Они из нашей школы: Витя Кесов из 4А – одноклассник моего двоюродного брата, Донсков из 3Б и Славка Вартахвостов – малолетка. Эту пушку я знаю давно, с лета 45-го. Её знают все пацаны нашего Нижнего Посёлка, прилепившегося между заводом «Баррикады» и волжским обрывом. Ржавая, ствол забит речным илом – в половодье её заливает – совсем не страшная. Почти каждый день мы играем вокруг неё в войну. 

Пацаны пытаются ломом выбить из казённика латунную гильзу. Если её сдать в металлолом по 5 копеек за килограмм, то хватит на порцию молочного мороженного за 10 коп., на пломбир за 15 коп. не хватит. За пацанами, кроме меня, безучастно наблюдает женщина ВОХР в синих галифе, зелёной гимнастёрке, с винтовкой на плече. Она стоит шагах в двадцати от пушки за оградой из колючей проволоки – охраняет заводскую водокачку. 

Раздаётся взрыв. Взрывная волна бьёт в грудь, опрокидывая меня на спину. В нос ударяет запах пороха. Поднимаюсь на ноги. Дым относит в сторону. Вижу: Донсков лежит в стороне от пушки, Славка сидит на земле, закрыв лицо руками, а Витя Кесов стоит на коленях около воды, зачерпывая ладошкой воду, промывает глаза и, плача, повторяет:

– Тётя, я не вижу, тётя, я не вижу...

Он больше никогда, ничего не увидит – взрывная волна вывернула ему белки. Донскова похоронят, а Славка останется со шрамом через всю щеку и 5%-ным зрением одного глаза.

Пушка с развороченным стволом ещё долго будет стоять на берегу Волги, пока её не заберут на металлолом. Больше мы никогда около неё не играли.

Кесовы. Вопрос к богу

Семья Кесовых жила в покосившемся деревянном домишке, уныло вросшем в землю позади наших кирпичных домов. Отец семейства, вернувшись с фронта, работал каменщиком-трубокладом в строительном управлении. Мать работала уборщицей в хлебном магазине. Старший сын Витя, десятилетний в ту пору, учился в одном классе с моим двоюродным братом. Пятилетняя его сестренка нянчила полугодовалого братика Юрика.

Несчастье вползло в эту пролетарскую семью с волжского берега, где Витя ослеп от взрыва, когда он с пацанами выбивал застрявший в казённике оставшейся после войны пушки снаряд, чтобы сдать двухкилограммовую латунную гильзу в металлолом. В этом же голодном 1947-м году арестовали мать. От недоедания она потеряла молоко, украла буханку чёрного, пополам с отрубями, хлеба – буханку, которую так и не донесла до троих голодных детей. Её судили. Приговор – пять лет лагерей.

Пятилетняя сестренка не углядела за шустрым братиком-ползунком, и он свалился с печки, повредил позвоночник, обезножил и остался на всю жизнь горбуном, инвалидом-колясочником. 

Добралось несчастье и до отца. Ещё до выхода жены из заключения он сорвался с лесов при кладке тридцатиметровой дымовой трубы, разбился, был похоронен за счёт пролетарского государства и оплакан тремя сиротами. Жену на похороны из лагеря не отпустили. Детей поместили в разные детдома. После лагеря мать долго их разыскивала. Разыскала, забрала всех, и только старший остался в школе-интернате для слепых. 

В конце интервью журналист Владимир Познер от имени Марселя Пруста обычно задает своим гостям вопрос: «Что Вы скажете богу, представ перед ним?» Я бы его спросил : «Их-то ты за что?»

Что бы он мне ответил, если, конечно, он есть?..

Два взрыва

Совсем недавно закончилась война. В маленьком рабочем посёлке на краю Сталинграда ещё не были убраны завалы покорёженной техники, ещё не всё было разминировано, но уже по утрам стайки пацанов и девчонок стекались к полуразрушенному зданию, где наспех была открыта начальная школа на четыре класса. Самым распространённым после уроков занятием пацанов была разрядка мин и снарядов и только на втором месте была игра в войну. В большом авторитете были самые отчаянные и удачливые пацаны, которые разыскивали и разряжали в день до десятка неразорвавшихся снарядов или мин на виду у не таких смелых, толпившихся неподалёку. В нашем посёлке таким был Юрка Лавров – одиннадцатилетний сорвиголова. Ему везло, пока в один из дней не взорвалась мина, которую он разряжал, зажав между коленок.

Это в посёлке был уже не первый взрыв, уносящий детские души, и потому при звуке взрыва из всех домов выбегали встревоженные взрослые и мчались к месту, откуда поднимался столб дыма и растекался запах пороха. Я побежал вместе со всеми. Поблизости от места взрыва, когда пробегал мимо ящика с гашёной известью около ремонтируемого дома, увидел лежащую на его крышке оторванную детскую кисть, а на ветвях деревьев и проводах висящие, как бельё на сушке, внутренности, обрывки одежды и брюки с выглядывающими из штанин ногами в детских сандалиях. Юркина мать уже стояла на коленях, наклонившись над тем, что от него осталось. Это был обрубок тела с головой, но без одной руки и ног, лежащий лицом вниз. Мать перевернула этот кусок тела на спину и без чувств упала на руки рядом стоящих людей. Взрыв, как ложкой, выскреб лицо и все внутренности из юркиной груди и живота и развесил их по деревьям и проводам.

Я помню чувство, которое я, семилетний, испытал в тот момент – внутренний холод, беспомощность и невероятную тоску. Потом соседи помогли матери собрать то, что осталось от Юрки, а на следующий день во время урока, после того, как нам раздали «жаворонков» – булочки в форме птички с глазами из изюминок (тогда малолеток государство бесплатно подкармливало этими булочками), мы услышали идущие с улицы звуки траурного марша, и учительница сказала: «Дети, встаньте, подойдите к окну, проводите вашего товарища.» По улице двигался грузовик с открытыми бортами. В кузове на двух табуретках стоял маленький гробик, по бокам сидели несколько родственников и почерневшая от горя мать. За грузовиком шёл маленький оркестр и с десяток понурых людей.

Вчера утром после сообщения о взрывах в Питере я испытал то же самое чувство, что испытал семьдесят лет назад после взрыва, унесшего Юрку Лаврова.

Сентябрь 2017 г.