Решаем вместе
Хочется, чтобы библиотека стала лучше?
Сообщите, какие нужны изменения и получите ответ о решении
|
Персонажи произведений М. Горького
Выставка «Максим Горький. Точка отсчета» призвана показать ранние этапы формирования писателя в его родном городе на основе художественных и архивных материалов Музея и Архива А.М. Горького ИМЛИ РАН, в числе которых – иллюстрации знаменитых художников к произведениям «Детство», «Девушка и смерть», «На дне», «Васса Железнова», «Челкаш», «Дело Артамоновых» и др..
«Наш пароход идет медленно, деловые люди садятся на почтовые, а к нам собираются всё какие-то тихие бездельники. С утра до вечера они пьют, едят и пачкают множество посуды, ножей, вилок, ложек; моя работа - мыть посуду, чистить вилки и ножи, я занимаюсь этим с шести часов утра и почти вплоть до полуночи».
«В людях», V
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич
Художник и график, теоретик искусства. Родился в семье сапожника, художественное образование получил при поддержке местных купцов. Учился в 1895-1897 гг. в классах живописи и рисования Ф.Е. Бурова в Самаре и до 1897 года в Центральном училище технического рисования Штиглица в Петербурге. В 1905 окончил Московское училище живописи, ваяния и зодчества, где в числе его наставников был В.А. Серов. Посещал студию А. Ашбе в Мюнхене (1901) и частные академии Парижа (1905-1908). Активно принимает идеи Великой Октябрьской Революции.
Петров-Водкин познакомился с Горьким, вероятно, в марте 1917 года в Петрограде во время совещания деятелей искусства, проходившего на квартире писателя. Входил в состав Особого совещания по делам искусств, председателем которого был Горький, в Совет петроградского дома искусств, вместе с Алексеем Максимовичем состоял в жюри художественного конкурса «Великая русская революция», иллюстрировал сборник избранных произведений Горького, опубликованный в 1931 году.
«Священник Золотницкий за какие-то еретические мысли тридцать лет просидел в монастырской тюрьме, кажется – в Суздале, в строгом одиночном заключении, в каменной яме. В медленном течении одиннадцати тысяч дней и ночей единственной утехой узника христолюбивой церкви и единственным собеседником его был огонь: еретику разрешали самосильно топить печку его узилища.»
– «Пожар на море...»
– Конечно – пошли смотреть, даже не доиграв пульку. Когда люди находятся в долгом плавании, то всякие пустяки возбуждают их интерес, даже на дельфинов смотрят с удовольствием, хотя несъедобная рыба эта похожа на свинью, в чём и заключается весь комизм случая. Итак – наблюдаю: обыкновенная, душная ночь, жирно, точно в бане, небеса покрыты чёрным войлоком и такие же мохнатые, как это море. Разумеется – кромешная тьма, далеко от нас цветисто пылает небольшой костёрчик и так, знаете, воткнулся остриями огней и в небо и в море, ощетинился, как, примерно, ёж, но – большой, с барана. Трепещет и усиливается.
<…>
– Ну-у, я скромно слушаю оживлённый разговор заинтересованных зрелищем, и – вдруг женский возглас:
– «Но ведь там должны быть люди!»
– Я даже усмехнулся: какое легкомыслие! Само собою понятно, что ни одно судно не может выйти в море без людей, а она только сейчас догадалась об этом. И снова кричит:
– «Их нужно спасти!»
«Заметки из дневника. Воспоминания», «Пожары»
Сказка «Девушка и Смерть» была написана Горьким в 1892 году и отослана в «Волжский вестник». Но произведение не было опубликовано в газете из-за цензуры. Впервые сказка была напечатана тлько в 1917 году.
11 октября 1931 года Максим Горький читал «Девушка и Смерть» посетившим его И.В. Сталину и К.Е. Ворошилову. На последней странице текста сказки Сталин тогда же написал: «Эта штука сильнее, чем «Фауст» Гёте (любовь побеждает смерть)».
 | Под глазами голубые тени, Точно рана – губы влажно алы. Положив ей голову в колени, Дремлет парень, как олень усталый. Смерть глядит, и тихо пламя гнева Гаснет в ее черепе пустом. «Ты чего же это, словно Ева, Спряталась от бога за кустом?» | Точно небом – лунно-звездным телом |
«Девушка и Смерть»
Пластов Аркадий Александрович
Выдающийся художник-реалист, воспеватель «крестьянской России». Он был сыном деревенского книгочея и внуком местного иконописца. Окончил духовное училище и семинарию. С юности мечтал стать живописцем.
В 1914 году сумел поступить в МУЖВЗ, но его приняли лишь на скульптурное отделение. Параллельно учился живописи. В 1917-25 гг. Пластов жил в родном селе; как «грамотный», занимался различными общественными делами. Только во второй половине 1920-х гг. он смог вернуться в профессиональной художественной работе.
А. Пластов создал иллюстрации ко многим ранним произведениям Максима Горького, отражая в своей точной и искусной графической манере удивительно ёмкие литературные образы-характеры.
Рассказ «Челкаш» – первое произведение Максима Горького, напечатанное в журнале – был написан летом 1894 года и отражал своеобразную жизнь босяков.
С одесским босяком, послужившим прототипом Челкаша, Горький познакомился в больнице города Николаева. Он рассказал случай, о котором идет речь в рассказе.
«Когда грузчики, бросив работать, рассыпались по гавани шумными группами, покупая себе у торговок разную снедь и усаживаясь обедать тут же, на мостовой, в тенистых уголках, – появился Гришка Челкаш, старый травленый волк, хорошо знакомый гаванскому люду, заядлый пьяница и ловкий, смелый вор. Он был бос, в старых, вытертых плисовых штанах, без шапки, в грязной ситцевой рубахе с разорванным воротом, открывавшим его сухие и угловатые кости, обтянутые коричневой кожей. По всклокоченным черным с проседью волосам и смятому, острому, хищному лицу было видно, что он только что проснулся. В одном буром усе у него торчала соломина, другая соломина запуталась в щетине левой бритой щеки, а за ухо он заткнул себе маленькую, только что сорванную ветку липы. Длинный, костлявый, немного сутулый, он медленно шагал по камням и, поводя своим горбатым, хищным носом, кидал вокруг себя острые взгляды, поблескивая холодными серыми глазами и высматривая кого-то среди грузчиков. Его бурые усы, густые и длинные, то и дело вздрагивали, как у кота, а заложенные за спину руки потирали одна другую, нервно перекручиваясь длинными, кривыми и цепкими пальцами. Даже и здесь, среди сотен таких же, как он, резких босяцких фигур, он сразу обращал на себя внимание своим сходством с степным ястребом, своей хищной худобой и этой прицеливающейся походкой, плавной и покойной с виду, но внутренне возбужденной и зоркой, как лет той хищной птицы, которую он напоминал.»
«Челкаш», I
«В полутемной тесной комнате, на полу, под окном, лежит мой отец, одетый в белое и необыкновенно длинный; пальцы его босых ног странно растопырены, пальцы ласковых рук, смирно положенных на грудь, тоже кривые; его веселые глаза плотно прикрыты черными кружками медных монет, доброе лицо темно и пугает меня нехорошо оскаленными зубами.
Мать, полуголая, в красной юбке, стоит на коленях, зачесывая длинные мягкие волосы отца со лба на затылок черной гребенкой, которой я любил перепиливать корки арбузов; мать непрерывно говорит что-то густым, хрипящим голосом, ее серые глаза опухли и словно тают, стекая крупными каплями слез.»
«Детство», I
«Ему – лет шестьдесят, но он кряжистый, широкогрудый, меднолицый; плотные, белые зубы его все целы; в сивых волосах торчат рыжие клочья, – кажется, что он не седеет, а рыжеет. Волосы его так обильны и густы, что он не надевает шапку даже зимой в морозы. Голос у него мощный для подпасков и скота, а с людьми он говорит медленно и как бы нарочито тихо, чтоб люди внимательнее слушали.
Но, главное, – он философ. Часто бывает в городе, продавая свои соломенные изделия, много видел, обо всем подумал.
С утра до вечера он сидит в поле, где-либо на холмике под тенью одинокой березы или на опушке леса, грозно покрикивает команду подпаскам и ловкими шерстяными пальцами неустанно плетет солому, – около него целый сноп.»
«Заметки из дневника. Воспоминания», «Пастух»
«На
кинув на голову тяжёлый полушубок, сунув ноги в чьи-то сапоги, я выволокся в сени, на крыльцо и обомлел, ослеплённый яркой игрою огня, оглушённый криками деда, Григория, дяди, треском пожара, испуганный поведением бабушки: накинув на голову пустой мешок, обернувшись попоной, она бежала прямо в огонь и сунулась в него, вскрикивая:
– Купорос, дураки! Взорвет купорос...
– Григорий, держи ее! – выл дедушка. – Ой, пропала...
Но бабушка уже вынырнула, вся дымясь, мотая головой, согнувшись, неся на вытянутых руках ведёрную бутыль купоросного масла.
– Отец, лошадь выведи! – хрипя, кашляя, кричала она. – Снимите с плеч-то, – горю, али не видно!..
<…>
Она была так же интересна, как и пожар: освещаемая огнем, который словно ловил её, чёрную, она металась по двору, всюду поспевая, всем распоряжаясь, всё видя.»
«Детство», IV
«Другим и, может быть, ещё более тяжким впечатлением улицы был мастер Григорий Иванович. Он совсем ослеп и ходил по миру, высокий, благообразный, немой. Его водила под руку маленькая серая старушка; останавливаясь под окнами, она писклявым голосом тянула, всегда глядя куда-то вбок:
– Подайте, Христа ради, слепому, убогому...
А Григорий Иванович молчал. Чёрные очки его смотрели прямо в стену дома, в окно, в лицо встречного; насквозь прокрашенная рука тихонько поглаживала широкую бороду, губы его были плотно сжаты. Я часто видел его, но никогда не слыхал ни звука из этих сомкнутых уст, и молчание старика мучительно давило меня. Я не мог подойти к нему, никогда не подходил…».
«Детство», VIII
«Вся комната его была заставлена и завалена какими-то ящиками, толстыми книгами незнакомой мне гражданской печати; всюду стояли бутылки с разноцветными жидкостями, куски меди и железа, прутья свинца. С утра до вечера он, в рыжей кожаной куртке, в серых клетчатых штанах, весь измазанный какими-то красками, неприятно пахучий, встрёпанный и неловкий, плавил свинец. паял какие-то медные штучки, что-то взвешивал на маленьких весах, мычал, обжигал пальцы и торопливо дул на них, подходил, спотыкаясь, к чертежам на стене и, протерев очки, нюхал чертежи, почти касаясь бумаги тонким и прямым, странно белым носом. А иногда вдруг останавливался среди комнаты или у окна и долго стоял, закрыв глаза, подняв лицо, остолбеневший, безмолвный».
«Детство», VIII
«...Играл ветер-позёмок, вздымая сухой серый снег, по двору метались клочья сена, ленты мочала, среди двора стоял круглый, пухлый человек в длинной – до пят – холщовой татарской рубахе и в глубоких резиновых галошах на босую ногу. Сложив руки на вздутом животе, он быстро вертел короткие большие пальцы, – один вокруг другого, – щупал меня маленькими разноцветными глазами,– правый – зелёный, а левый – серый, – и высоким голосом говорил:
– Ступай, ступай – нет работы! Какая зимой работа?
Его опухшее безбородое лицо презрительно надулось; на тонкой губе шевелились редкие белесые усы, нижняя губа брезгливо отвисла, обнажив плотный ряд мелких зубов. Злой ноябрьский ветер, налетая на него, трепал жидкие волосы большелобой головы, поднимал до колен рубаху, открывая ноги, толстые и гладкие, как бутылки, обросшие желтоватым пухом, и показывал, что на этом человеке нет штанов. Он возбуждал острое любопытство своим безобразием и ещё чем-то, что обидно играло в его живом зелёном глазу…».
«Хозяин. Страница автобиографии»
Голубкина Анна Семеновна
Один из ведущих скульпторов русского модерна. Родилась в Зарайске в крестьянской семье.
С 1889-1890 гг. обучалась ремеслу ваятеля в Классах изящных искусств архитектора А.О. Гунста в Москве под руководством С.М. Волнухина. В 1891-1894 гг. училась в Московском училище живописи, ваяния и зодчества и петербургской Академии художеств, где ее наставником был В.А. Беклемишев. В 1895-1900 гг., живя преимущественно в Париже, посещала академию Коларосси, а с 1897 года работала самостоятельно, пользуясь советами О. Родена.
Творчество А.С. Голубкиной воплощает поэтику сложного периода рубежа веков, перепутья, новых эстетических порывов. Ее собственная судьба драматична настолько же, насколько драматичны были созданные ею образы.
«Простая крестьянка из Зарайска с ее жилистыми трудовыми руками и низким глухим голосом, суровым взглядом и любящим сердцем. Такой помнят ее современники, такой она проявила себя в творчестве. Ее путь в искусство был не легким. Огромного усилия воли потребовалось от нее, чтобы из глухой провинции добраться до Москвы, а оттуда в Петербург. Безрассудной смелости, чтобы из не удовлетворившей ее Академии – в Париж, в мастерскую Родена. Она с честью прошла через все испытания».
Алпатов М.В.
Этюды по истории русского искусства. 1967
«Луна освещала её сухие, потрескавшиеся губы, заострённый подбородок с седыми волосами на нём и сморщенный нос, загнутый, словно клюв совы. На месте щёк были чёрные ямы, и в одной из них лежала прядь пепельно-седых волос, выбившихся из-под красной тряпки, которою была обмотана её голова».
«Старуха Изергиль»
Нижегородская ночлежка. Типажи для пьесы "На дне"
На рубеже XIX и XX веков происходит важный перелом в духовных исканиях русской интеллигенции, выразившийся отчасти в неутомимом поиске правды в самом широком ее понимании. Именно в это время Максим Горький, уже широко известный писатель, задумывает и создаёт одно из самых значительных своих драматургических произведений – пьесу «На дне», в которой он выразил ключевую идею всеё философии своего творчества – «Человек – это звучит гордо».
Жизнь нижегородской ночлежки, собиравшей разные слои населения, становится ареной для столкновения не столько характеров, сколько мировоззрений. По мнению исследователей, пьеса – своеобразная история о правде, которая строится как цепь вопросов и ответов, волновавших общество того времени, ошеломляющий успех постановки «На дне» в Московском художественном театре в 1902 году и в Берлине стали тому подтверждением.
Известно, что характеры и образы Горький заимствовал из жизни. Интересно, что для театральной постановки в МХТ он разрабатывал костюмы, опираясь на реальные типажи, о чем свидетельствуют авторские пометы на многочисленных фотографиях нижегородских босяков.
Текст по материалам выставки «Максим Горький. Точка отсчета» (НГХМ, 2017 год). Подготовка текста, фоторепродукции Татьяны Шепелевой.
