Десятый

Козлов шел по улице.

Он не хотел быть Козловым.

До сих пор жил и не жаловался. А сегодня вот не хотел.

Такой день был, кривой с самого начала.

И люди попадались навстречу не те, которых хотелось бы видеть.

С одним человеком Козлов случайно встретился взглядом, хотя не хотел встречаться.

На человеке была зеленая шляпа.

— Здравствуй, брат, — воскликнул он. И обнял Козлова.

Обнимал, заглядывая в глаза, хотя казалось невозможным делать одно и другое одновременно.

— Бог тебя любит, — сказал человек и разжал объятия.

Он исчез. Козлов проверил карманы. Кошелек был на месте, но в правом наружном кармане было то, чего раньше там не было.

Козлов поискал, куда это выбросить, чтоб незаметно, но не успел. Появились два полицейских.

— Есть подозрение, — сказал один.

— Это Козлов, — сказал другой, проверяя документы.

— Не хочу быть Козловым, — сказал Козлов.

— Ваши проблемы, — сказал полицейский.

Похлопав Козлова по карманам, он полез безошибочно в правый и извлек оттуда то, что там было.

— Это не мое, — сказал Козлов.

— Придется пройти, — сказал полицейский.

Прошли к полицейскому фургону. На одной стороне было написано «ХЛЕБ», на другой, когда обогнули, — «МЯСО». И зарешеченные окошечки с обеих сторон.

В фургоне сидели задержанные, числом девять. Козлов, следовательно, был десятый.

— Десять — это норма, — сказал кто-то.

В приемнике сидели долго. Выводили по одному. Подошла очередь Козлова, и повели по длинному коридору. На дверях были таблички с номерами. Спустились по лестнице. Наверное, это был подвал. За поворотом кто-то кричал душераздирающе громко, потом затих.

Вошли в дверь под номером 029. «Я ваш адвокат», — сказал Козлову человек в черном костюме, а другой — в форме с погонами — показал пыточные инструменты: тиски для пальцев, щипцы для вырывания ногтей, испанский сапог, коленодробилку. «Все настоящее», — сказал адвокат и стал показывать Козлову, как действует коленодробилка. Кто-то душераздирающе закричал, кажется, прямо за стенкой. Через мгновение Козлов понял, что кричит он сам. И замолк.

Человек в погонах протянул Козлову признательную бумагу для подписи. Козлов подписал, и судья в соседней комнате приговорил его к искоренению.

Выйдя в коридор, опустились на уровень ниже. Здесь уже точно был подвал. В подвале Козлова поставили к стенке.

Адвокат и человек в погонах отошли на дистанцию, отмеченную белой чертой на полу. У каждого был пистолет. Козлов переводил взгляд с одного черного дула на другое и ждал, отодвигая в сторону мысль о том, чего он, собственно, ждет.

— Совсем забыл, — сказал адвокат, — не желаете ли что-нибудь произнести в качестве последнего слова?

— Не хочу быть Козловым, — сказал Козлов.

— И не будете, — улыбнулся человек в погонах.

Два выстрела, как говорится, слились в один, и Козлов упал, зажмурив глаза. Успев отметить наличие некоего зловещего обертона в слове «зажмуриться» — жмур, жмурик, дать жмура. И чем при таком подходе может обернуться невинная игра в жмурки?

Козлов лежал. Чувствовал пол под собой, холодный и жесткий. Полежав какое-то время, понял, что то, чего он ожидал, не произошло, а произошло что-то другое. Медленно поднялся на ноги. Открыл глаза.

А может, наоборот, — открыл глаза, потом поднялся. В подвале было пусто. Козлов огляделся — действительно никого. Подошел к двери, осторожно выглянул. Коридор был пуст в обе стороны. Козлов пошел по коридору обратным путем, всё уверенней и уверенней от шага к шагу, — иду по коридору, значит, так надо.

Не теряя уверенности прошел мимо вахты. Женщина в будке протянула ему конверт. Козлов взял. Расписался в ведомости в месте, отмеченном галочкой. Подпись была незнакомая. Совсем незнакомая подпись.

А Козлов ли я? — подумал Козлов. Прочитал фамилию в графе перед подписью. Фамилия была Гринштифель.

Не Козлов, значит, а Гринштифель, — подумал Гринштифель. Он открыл конверт. В конверте был паспорт. Точно, Гринштифель, — подумал Гринштифель, раскрывая документ на конкретной странице. — А так ли уж лучше быть Гринштифелем, чем Козловым?

Он вышел на улицу. Человек в зеленой шляпе уже ждал.

— С днем рождения, брат, — сказал Гринштифелю человек и по своему обычаю обнял.

Гринштифель ответно обнял его.

— Бог тебя любит, — сказал человек и показал рукой направление наискосок через площадь. — Тебе туда.

И некогда бывший Козловым Гринштифель пошел в показанную ему сторону — туда, где, стояли люди, подобные ему.