Борис Лавренёв. "Сорок первый"

Здравствуйте, друзья! Сколько книг нами прочитано! Как я рада, что на свете есть люди, которым хорошо понятны чувства героя нашей сегодняшней встречи: «Бывало, вечером за окном туман петербургский сырой лапой хватает людей и разжевывает, а в комнате печь жарко натоплена, лампа под синим абажуром. Сядешь в кресло с книгой и так себя почувствуешь, как вот сейчас, без всяких забот. Душа цветет, слышно даже, как цветы шелестят. Как миндаль весной, понимаешь?». Так говорил Вадим Говоруха-Отрок – герой повести Бориса Лавренёва «Сорок первый».

Сегодня я, возможно, вас удивлю. Обычно я предлагала вашему вниманию книги, которые сама люблю и многократно перечитываю, или книги, которые по непонятным мне причинам сегодня забыты, но в памяти хранится яркое впечатление от встречи с ними. Повесть Бориса Лавренёва «Сорок первый» я не люблю, хотя в силу некоторых обстоятельств многократно перечитывала. И впечатления от знакомства с ней яркие и незабываемые. Отчаяние и опустошение:

«Знаю одно – живем мы на закате земли. Верно ты сказала: "напополам трескается". Да, трескается, трещит старая сволочь! Вся опустошена, выпотрошена. От этой пустоты и гибнет. Раньше была молодой, плодоносной, неизведанной, манила новыми странами, неисчислимыми богатствами. Кончилось. Больше открывать нечего. Вся человеческая хитрость уходит на то, чтобы сохранить накопление, протянуть еще века, года, минутки. Техника. Мертвые числа. И мысль, обеспложенная числами, бьется над вопросами истребления. Побольше истребить людей, чтоб оставшимся надольше хватило набить животы и карманы».

Такой приговор выносит эпохе поручик Говоруха-Отрок – белогвардеец, ярый враг Советской власти. Как вы понимаете, действие происходит сто лет назад, в разгар Гражданской войны. А повесть была написана сразу же по её окончании, в 1924 году. Кстати, вы знаете, что за Гражданская война была в России в двадцатых годах двадцатого века? А что случилось 7 ноября (25 октября) в 1917 году? Ровно 105 лет назад? Тем, кто не знает, узнать стоит. Потому что по причине и вследствие этого события в библиотеках и библиографических описаниях появились разделители: «Русская литература до 1917 года» и «Русская литература после 1917 года». Конечно, ещё очень много всего другого появилось, возможно, более значимого. Но суть одна: раздел, точнее – разлом. Когда трещит и разламывается нечто, что было монолитом. Во все стороны разлетаются осколки, рассыпаются в песок огромные куски, острые, рваные края… это уже никогда не соединить, не склеить! «Разлом» – так назвал свою пьесу Борис Лавренёв, которую написал к 10-летию Октябрьской революции, в 1927 году, о событиях на крейсере «Заря» («Аврора») накануне штурма Зимнего.

Но сегодня мы говорим о повести «Сорок первый». Некоторые мало начитанные люди, когда видят это название на книжной полке, на афише театра, в телепрограмме, с уверенностью говорят: «А! Про войну!» Да, про войну, но не про Великую Отечественную, к которой прочно приросло словосочетание «сорок первый». Да и в силу хронологии повесть, написанная в 1924 году, имеет другое содержание. Сорок первый – это счёт убитых из собственной винтовки белогвардейцев, который ведёт красноармеец Марья Филатовна Басова – Марютка. За что она их так ненавидит? Что они ей сделали? Что дала революция рыбацкой сироте Марютке?

«С семилетнего возраста двенадцать годов просидела верхом на жирной от рыбьих потрохов скамье, в брезентовых негнущихся штанах, вспарывая ножом серебряно-скользкие сельдяные брюха. А когда объявили по всем городам и селам набор добровольцев в Красную, тогда еще гвардию, воткнула вдруг Марютка нож в скамью, встала и пошла в негнущихся штанах своих записываться в красные гвардейцы».

А могла ли она с этой скамьи пойти куда-то в другое место? Почему она так добивалась этого права воевать за Революцию? А ведь по сути это право – единственное, что получили такие, как она:

«Сперва выгнали, после, видя неотступно ходящей каждый день, погоготали и приняли красногвардейкой, на равных с прочими правах, но взяли подписку об отказе от бабьего образа жизни и, между прочим, деторождения до окончательной победы труда над капиталом».

Он, её сорок первый, тоже не сразу стал закоренелым врагом Революции. Сначала он стал защитником своего Отечества, вынужден был стать:

«…очертенела мне вся эта чепуха. Столько лет кровищи и злобищи. Не с пеленок же я солдатом стал. Была когда-то и у меня человеческая, хорошая жизнь. До германской войны был я студентом, филологию изучал, жил милыми моими, любимыми, верными книгами. Много книг у меня было. Три стенки в комнате доверху в книгах».

На войну он пошёл не по зову сердца, а по велению чести:

«Война. Ужасное было слово, кровяное, как закат. И отец прибавил: "Вадим, твой прадед, дед и отец шли по первому зову родины. Надеюсь, ты?.."»

Марютка искренне удивлена, что синеглазый поручик выполнил волю отца, пошёл на войну, хоть и не хотел воевать. Она вот ни за что не стала бы слушать своего отца: «Что же, к примеру, если мой батька в пьяном виде башку об стенку разгвоздил, так и я тоже обязана бабахаться?»

Разница между двумя мирами, непреодолимая пропасть между чёрной и белой костью, принадлежащими к одному народу, очевидны, но лишь один из них понимает, в чём суть:

«Да... Вот этого тебе не понять. Никогда на тебе не висел этот груз. Имя, честь рода. Долг... Мы этим дорожили». 

Начитанный юноша, студент-филолог, по долгу чести ставший офицером, за годы «кровищи и злобищи» навидался и натерпелся всякого:

«Бежал, пробрался на Урал. Верил еще в родину. Воевать опять за попранную родину. За погоны свои обесчещенные. Повоевал и увидел, что нет родины, что родина такая же пустошь, как и революция. Обе кровушку любят. А за погоны и драться не стоит. И вспомнил настоящую, единственную человеческую родину мысль. Книги вспомнил, хочу к ним уйти и зарыться, прощения у них выпросить, с ними жить, а человечеству за родину его, за революцию, за гноище чертово в харю наплевать».

Говоруха-Отрок – подлинный аристократ духа. Со спокойным высокомерием объясняет своим мучителям, почему он «двужильный»:

«Не поймешь. Разница культур. У тебя тело подавляет дух, а у меня дух владеет телом. Могу приказать себе не страдать».

Оказавшись на острове вдвоем с «краногвардейкой» Марюткой, которая с жаром выполняет приказ охранять белогвардейца, а при попытке его освобождения – ликвидировать, он остаётся мужчиной. Марютка, которая дала подписку «об отказе от бабьего образа жизни», вопреки всему, для него – женщина. Он не смеётся над её корявыми, безграмотными стихами. Предлагает ей спастись вместе с ним, уйти из кровавой бойни, поселиться в уединённом месте. Они одни на острове, никто не знает, где они. Ему ничего бы не стоило убить Марютку, спрятать тело и спокойно ждать спасения. Никогда бы он не выстрелил в неё. А она, только выполнив приказ и революционный долг, понимает, насколько чудовищно то, что она совершила:

«Родненький мой! Что ж я наделала? Очнись, болезный мой! Синегла-азенький!»

Последнюю, главу Лавренёв назвал: «Десятая глава. В которой поручик Говоруха-Отрок слышит грохот погибающей планеты, а автор слагает с себя ответственность за развязку».

К сожалению, ответственность за развязку можно сложить с себя только в литературном произведении. В жизни чаще так: «Родненький мой! Что ж я наделала?» Что же мы наделали? Борис Лавренёв – писатель, чьи книги стоят на полке после разделителя «Литература после 1917 года». Его настоящая фамилия – Сергеев. Он взял псевдоним, потому что в литературе уже был Сергеев-Ценский – не стал подобно ему прибавлять вторую часть к фамилии по месту рождения. А то бы был Сергеев-Херсонский. Сын учителя, начитанный юноша, Борис начинал как поэт-футурист. Литературную деятельность прервала война, потом Революция. Он успел повоевать в Добровольческой армии, потом перешёл в Красную. И всю свою дальнейшую жизнь он яростно, как Марютка, защищал идеалы Революции. Был любим властью, хоть и подвергался критике за некоторые слишком бесконфликтные произведения. Писателем он был хорошим. Его пьесы ставили лучшие театры страны, они собирали полные зрительные залы. Фильм Григория Чухрая «Сорок первый» стал настоящим шедевром, с триумфом прошёл на экранах в СССР и во Франции, а в1957 году в Каннах получил Специальный приз жюри «За оригинальный сценарий, гуманизм и романтику».

Почему я вам сегодня рекомендую книгу, которая не входит в число моих любимых? Потому что кроме моего предпочтения, есть мнения очень уважаемых мною читателей. А мастерству Лавренёва, его умению видеть главное невозможно не отдать должное. Эта повесть входит в число книг, которые нужно обязательно прочитать.

Ольга Кузьмина. 7 ноября 2022 года